Алиса Бейли - Неоконченная автобиография

Я совершенно уверена: мы получаем в жизни то, что даём. Я научилась не быть высокомерной; я не поучала других, а просто пыталась быть вежливой и доброй, поэтому и другие, общаясь со мной, были вежливы и добры; любой может поступать так же — вот мораль моего рассказа. Помню, несколько лет назад ко мне в нью-йоркский офис приходила на консультацию женщина. Её угнетала отвратительная обстановка вокруг неё: все-то о ней сплетничали, она уж не знала, как с этим покончить. Она выплакала все глаза, жалуясь на жестокий мир и моля ей помочь. Никогда не видев её раньше и не зная фактов, я сделала что могла. Любопытно, что несколько дней спустя мы с мужем, Фостером Бейли, пошли в ресторан и заняли отдельную кабину. А в соседней кабине я увидела эту женщину, она же меня не заметила. Она сидела со своим приятелем и говорила громким отчётливым голосом, так что я слышала каждое слово. Чего она только не говорила о своих друзьях — уму непостижимо! С губ её не слетело ни одного доброго слова. Она, что называется, поливала грязью всех своих знакомых. Слушая её, я нашла решение её проблемы, и когда она пришла ко мне в следующий раз, я сказала ей об этом, по-видимому, опрометчиво, потому что с тех пор никогда её больше не видела. Наверно я ей не понравилась, и, уж конечно, она не любила правду.

Работа на заводе продолжалась несколько месяцев. Уолтер 132] Эванс тем временем покинул Монтану и поступил в университетскую аспирантуру на востоке страны. Я о нём почти не слышала. Никаких денег от него не поступало, и в 1916 году я проконсультировалась с юристом по поводу развода. Я не могла себе представить перспективу возвращения к нему, чтобы дети на себе испытывали его отвратительный нрав и вспышки гнева. Он не проявил никаких признаков того, что чему-то научился, никакого чувства ответственности по отношению ко мне и детям. В 1917 году, когда Соединённые Штаты вступили в войну, он выехал во Францию вместе с ХАМЛ* , где и остался на время войны. Там он очень отличился и получил военный крест. Поэтому я прекратила бракоразводный процесс, поскольку тогда были сильны предубеждения против женщин, просивших развода с мужьями, находящимися на фронте. Это всегда казалось мне нелогичным, ведь мужчина на фронте и мужчина дома — это один и тот же человек. И я никогда не понимала, почему каждый солдат в армии считается героем. Он, скорее всего, попал туда по призыву, у него не было выбора. Я прекрасно знаю солдат, знаю, как им претит газетная и публичная болтовня о “героизме”.

Я перестала ему писать и испытывала сильное облегчение оттого, что он далеко. С детьми всё было хорошо, они доставляли мне большую радость; я тоже была в порядке, хотя весила всего девяносто девять фунтов. Мне удавалось достаточно заботиться о детях, по-видимому, штормовой период моей жизни постепенно проходил. Но духовно я ещё брела во тьме, будучи слишком занятой зарабатыванием денег и уходом за тремя маленькими девочками, чтобы беспокоиться о своей душе.

ГЛАВА IV

133] Уолтер Эванс оставил меня, когда мне было тридцать пять лет. Многие мои наблюдения указывают на то, что тридцатипятилетний возраст у многих является поворотной точкой. Если человеку вообще удаётся нащупать свою жизненную задачу, достичь в текущей жизни меры уверенности и полезности, то это случается в указанном возрасте. Нумерологи подтверждают: дело в том, что 7х5=35; семёрка указывает на завершённый цикл, полноту и открытую дверь для перехода к новому опыту; пятёрка является числом ума, а также числом интеллектуального создания, называемого человеком. Впрочем, не знаю. Я уверена: в нумерологии что-то есть, ибо Бог, как нам говорят, работает через посредство чисел и форм, хотя меня никогда особо не впечатляли нумерологические выводы.

Однако факт остаётся фактом, что в 1915 году я вступила в совершенно новый цикл и впервые открыла, что у меня есть ум; я начала им пользоваться, обнаружила его гибкость и мощь и стала употреблять его как “прожектор”, освещающий мои собственные дела и идеи, окружающий мир и сферу открытий, которую можно назвать духовной, — мир, который древнеиндийский наставник Патанджали именует “облаком познаваемого”.

Именно в это трудное время, работая на заводе, я познакомилась с теософией. Мне это слово не нравится, несмотря на его впечатляющее содержание и смысл. Для публики оно означает многое из того, чем теософия, по существу, не является. Я попытаюсь показать, что она в действительности собой представляет. Ибо она открыла новую духовную эру в моей жизни.

В то время в Пасифик Гроув жили две англичанки того же, что и я, социального происхождения. Я ещё не познакомилась с ними, 134] но хотела этого, главным образом, из-за своего одиночества. Тянуло пообщаться с кем-нибудь со своей родины, а я уже видела их на улицах городка. До меня дошли слухи, что они устраивают встречу на какую-то своеобразную тему, и наш общий друг смог достать для меня приглашение. Таким образом, я отправилась на встречу не из самых высоких побуждений. Я не ожидала услышать что-то новое, интересное или получить помощь. Я пошла потому, что хотела познакомиться с этими женщинами.

Я нашла лекцию очень скучной, а лектора прескверным. Худшего лектора нельзя было себе представить. Он начал беседу с безапелляционного утверждения: “Девятнадцать миллионов лет тому назад Владыки Пламени явились с Венеры и внедрили в человека семя ума”. Думаю, за исключением теософов никто в комнате не понимал, о чём он рассуждает. Ничто из того, что он говорил, не имело для меня никакого смысла. Во-первых, потому, что в вопросе о датировке начала эволюционного цикла я верила Библии, а по Библии сотворение мира произошло в 4004 году до Р. Х. Мои будни были заполнены трудом и материнскими обязанностями, и у меня не оставалось времени читать последние книги об эволюции. Да я и не уверена, что тогда вообще верила в эволюцию; помню, я читала Дарвина и Герберта Спенсера с ощущением вины и измены Богу. Поэтому представление о мире, имеющем возраст девятнадцать миллионов лет, было просто богохульством.

Лектор прошёлся по всему миру мысли. Он сообщил слушателям, что у каждого из нас есть каузальное тело, и в этом каузальном теле, по-видимому, обитает Агнишватта. Для меня это звучало как совершенная абракадабра, и я сомневаюсь, полезны ли вообще лекции такого рода. Я решила тогда, что если и буду когда-нибудь читать лекции, то постараюсь делать это не так, как лектор-теософ, 135] а как раз наоборот. Но одно я приобрела — дружбу этих двух женщин. Они немедленно взялись за меня и снабдили литературой для чтения. Я стала часто бывать у них, беседовала, задавала вопросы.