Александр Куманичкин - Чтобы жить

При этом техники, перевозившие Зорьку, нередко использовали ее в своих коварных целях. Дело в том, что по какой-то неписаной традиции у технического состава были сложные и чрезвычайно запутанные отношения со штабной братией. И вот, чтобы досадить кому-нибудь из штабистов, отличавшихся, по мнению техников, особой строгостью и придирчивостью, Зорьку в самолете сажали рядом с ним. Вообще медведица переносила полеты довольно спокойно - сидела себе тихо и сосала лапу. Но стоило самолету накрениться, как Зорька проявляла беспокойство, а поскольку техники в этот момент демонстративно-заинтересованно смотрели в иллюминаторы, Зорька тоже проявляла интерес к тому, что происходило за бортом самолета. Она бесцеремонно расталкивала всех, забиралась на кресло и, раздавая направо и налево оплеухи, пробиралась к окну. Техники, зная эту Зорькину привычку, пересаживались на другую сторону, и перепадало в основном ничего не подозревающему штабисту. Во время полета эту операцию предприимчивые техники проделывали несколько раз, пока до наученного горьким опытом штабиста не доходило, что от Зорьки надо держаться подальше...

Так уж случилось, что за годы войны у меня сменилось несколько техников, и ни разу мне не приходилось сомневаться в готовности самолета к вылету, ни разу машина не подводила меня в бою. Я никогда не проверял ни горючее, ни масло, не осматривал перед вылетом самолет и не расписывался в приемке машины, как того требовала инструкция. Так поступали и другие летчики. И я не помню такого случая в нашем полку, чтобы техник подвел летчика. Пилоты гордились своими техниками, техники - своими летчиками. Профессиональной гордости техника не было предела, если "его" летчик сбивал вражеский самолет.

Могу сказать определенно: без хорошей работы технического персонала не может быть боеспособной авиации. И не было бы нашей победы в небе, окажись техники не на высоте. Основы нашего господства в воздухе закладывались на земле, когда техник, приняв машину у летчика после боевого вылета, начинал колдовать над ней, невозмутимо и споро. Повторяю, труд этот, кропотливый и нелегкий, не был внешне эффектен, но мы-то, взлетавшие ежедневно на своих видавших виды машинах, знали, какой ценой оплачивались наши победы. Так что гордились мы друг другом взаимно и очень дорожили нашей дружбой.

Не знаю, когда техники отдыхали. У нас еще выпадали свободные минуты: по метеоусловиям или по другим причинам полеты иногда отменялись. Для техника же время нашего простоя было самой горячей порой. Он хозяйничал у истребителя, стоящего на земле, до очередного вылета. Когда же самолеты уходили на задание, то для техника наступали минуты переживаний: как там "его" машина, как летчик. И когда самолет не возвращался из полета, дольше всех ждал его на стоянке верный техник, упорно и терпеливо вглядываясь в даль.

...Ракета. Мы бежим к своим машинам, возле которых уже стоят с парашютами наши техники. Коля быстро застегивает поясные и плечевые ремни, я забираюсь в кабину - там уже аккуратно разложены привязные ремни. Включаю зажигание. Запускаю мотор. Он работает нормально.

- Счастливого полета, товарищ командир, - машет мне рукой Зарников.

Самолет уходит в небо...

Под бомбами

Весна сорок пятого года. Линия фронта проходит по Одеру. По всему видно наступает заключительный этап войны.

...До сих пор мы стояли в Познани. Аэродром этот остался в памяти летчиков полка невеселым воспоминанием. Во-первых, он был значительно удален от линии фронта, и это сильно ограничивало наши возможности: пока долетишь - бензин уже на исходе, а ведь надо и наземные войска прикрыть, и противника атаковать. Недостойно это для летчика - возвращаться домой без результата. Тем более что в нашем полку такой факт рассматривался как событие - сколь редкое, столь и нежелательное. Во-вторых, при перебазировании на аэродром в Познань погибла наша Зорька. Она должна была, как обычно, лететь последним рейсом. Но из-за плохой погоды С-47 не полетел. Три дня сидел экипаж на старом аэродроме. Зорька загрустила и решила, видно, отправиться на поиски своих друзей. Она двинулась леском вдоль дороги. По трассе в это время передвигалась какая-то часть, и медведица, мелькавшая в перелеске, оказалась удобной мишенью для расторопных солдат. С одной из проходящих машин раздалась автоматная очередь, и Зорьки не стало. Когда техники хватились Зорьки, было уже поздно. Бросившись за ней в погоню, они подоспели слишком поздно. Бездумная автоматная очередь всех нас надолго ввергла в уныние: веселая озорная Зорька была всеобщей любимицей, и гибель ее мы переживали искренне и долго...

Полк получил приказ передислоцироваться на аэродром в Морин (это километрах в 5 - 6 от Одера, то есть практически у самой линии фронта).

Надо сказать, что в те дни гитлеровская авиация проявляла большую активность. Фашисты объявили на весь мир о неприступности одерских рубежей и теперь стремились доказать это на деле. Сражения носили крайне ожесточенный характер. Пользуясь удаленностью нашей авиации от линии фронта, гитлеровцы действовали нагло и чрезвычайно опасно для наших войск.

Наше прибытие на аэродром в Морин означало конец вражескому хозяйничанью в воздухе. Уже первый день нашей работы на новом месте подтвердил это. А на второй день к нам прибыло подкрепление - полк Яков. Наземным войскам стало легче. Но гитлеровцы не успокоились.

На третью ночь к месту, где располагался летный состав полка, примчались техники, оставшиеся на аэродроме (километров в десяти от нас), и сообщили, что аэродром обстреливает немецкая артиллерия. Самолеты, к счастью, не пострадали - были укрыты в капонирах, но все равно - для тех, кто находился в тот момент на аэродроме, ощущение было не из приятных. Черт его знает, куда угодит следующий снаряд? К тому же артиллерия противника могла пристреляться к аэродрому, и тогда взлет и посадка стали бы для нас представлять немалую трудность: по всему полю воронки. Того и гляди угодишь в яму.

Настроение у всех было паршивое. Ясно, что кто-то корректирует огонь гитлеровской артиллерии.

Обстрел аэродрома продолжался весь следующий день. Командир полка отдал приказ прочесать лес. Вернулись с "уловом" - на одной из сосен был обнаружен наблюдательный пункт наводчика. Правда, и после этого обстрел продолжался, но били фашисты уже наугад. Однако и такая беспорядочная стрельба дело свое сделала - весь день периодически загоняла нас в укрытия. Но летная работа продолжалась...

Тут я хочу обратить внимание вот на что. Неосведомленному человеку может показаться, что последние месяцы войны шли под звуки фанфар - победы, победы, победы... Победы действительно следовали одна за другой. Но каждая из них давалась ценой величайшего напряжения. Чем ощутимее был конец войны, тем ожесточеннее сопротивлялись гитлеровцы на земле и в воздухе. С военной точки зрения, это фанатичное сопротивление было бессмысленным - неотвратимый финал был очевиден, но враг в своих действиях опирался отнюдь не на логику развития событий...