Поль Зюмтор - Вильгельм Завоеватель

В самом Роберте что-то переменилось. Уже семь лет находясь у власти, он все чаще обращался к благочестивым делам, то участвуя в учреждении аббатств, то учреждая их самостоятельно. Испытывал ли он душевные муки? Современники полагали, что — да, объясняя внезапно пробудившееся в герцоге благочестие угрызениями совести. В 1034 году, к великому изумлению придворных, Роберт объявил о своем намерении совершить паломничество в Иерусалим. Неужели спустя годы, когда после смут и волнений в герцогстве установился покой, призрак убиенного Ричарда 111 стал по ночам тревожить его преемника? Надо полагать, как знак свыше воспринял Роберт поразивший в 1032 году Нормандию голод, ожививший традиционные страхи, за которым последовало моровое поветрие. А тут еще тысячелетний юбилей крестных мук Спасителя, пришедшийся на 1033 год и побудивший толпы паломников из христианских стран отправиться в Святую землю, куда потянуло и Роберта. Первейшие сеньоры герцогства во главе с архиепископом Руанским выразили свое опасение по поводу по-следствий, которые неминуемо наступят, если герцог исполнит свое намерение. С горем пополам удалось избежать худшего в трудные годы с 1027-го по 1030-й, и теперь положение дел внушало надежду: если бы нынешнее правление оказалось столь же продолжительным, как пребывание у власти Ричарда I и Ричарда II, то удалось бы окончательно установить в Нормандии мир и порядок. Напротив, долгое отсутствие герцога, ежели тот отправится в паломничество, непременно вызовет беспорядки и, быть может, большие. Что же касается Роберта, то он, в пылу благочестия и обуянный гордыней, вероятно, полагал, что герцогская власть достаточно прочна и отныне сможет осуществляться сама собой. Ему хватило лишь благоразумия назначить себе преемника на случай, если произойдет худшее.

Никакой закон или обычай не стесняли его выбора. Казалось, было бы разумно предложить на утверждение кандидатуру одного из Ричардидов, во цвете лет и достаточно отважного, чтобы заставить уважать себя. Но Роберт, вероятно, поостерегся отдать власть конкуренту, который, когда сам он вернется, мог бы отказаться освободить место на троне. А может быть, он просто хотел (вполне понятное желание) продолжить себя в своем сыне? Но у него не было другого сына, кроме того, что родила ему Арлетта. В конце концов, большая любовь к этой женщине и ее ребенку служила достаточным основанием для его выбора.

Именно малыша Вильгельма представил Роберт баронам, собравшимся в январе 1035 года в Фекане, в качестве своего преемника. Он принял решение и теперь добивался его исполнения, приводя свои доводы. «Я не оставлю вас без государя. Вот мой сын. Он еще мал, но, Бог даст, подрастет, — говорил он, как сообщает Вас. — Достоинства этого отрока обнаруживают в нем способность стать в один прекрасный день вашим правителем...» Бароны и прелаты единодушно приняли нового господина. Ни один из них даже не заикнулся о законности его происхождения — убедительное свидетельство того, сколь сильны еще были в тогдашней Нормандии скандинавские традиции эпохи викингов. В те времена в любой другой части христианского мира можно было бы поставить бастарда во главе крупного княжества, только преодолев упорное сопротивление знати.

Итак, ребенка облачили в тяжелую герцогскую мантию, и бароны потянулись вереницей, чтобы, преклонив перед ним колени, принести ему вассальную присягу, вложив свои руки в маленькие протянутые навстречу им ручки — и бородатые старцы с морщинистыми, изборожденными шрамами лицами, чья молодость прошла в далеком уже X веке, и зрелые мужи, которым пришлось в свое время покориться непреклонной воле Ричарда II и которые, возможно, будут вскоре вспоминать об этой церемонии как о личном унижении, и, наконец, юноши, имевшие некоторое представление о дисциплине, но опьяненные мыслью о том, что будущее принадлежит им...

Были приняты надлежащие меры для обеспечения временного исполнения власти на период долгого отсутствия Роберта. Герцог поручил опеку над сыном своему кузену, тоже бастарду по происхождению, Жильберу де Брионну, имевшему репутацию энергичного и умелого человека, но образ действий которого не отличался ни порядочностью, ни чистосердечием. Сенешаль Осберн де Крепон, дядя мальчика, должен был управлять герцогским домом, а некоему Турольду поручалось воспитание юного принца. Затем Роберт отправился вместе с сыном к королю Франции, высокому покровительству которого и препоручил маленького Вильгельма на время своего паломничества. Вероятно, ребенок принес тогда королю вассальную присягу и некоторое время оставался при его дворе.

Сам же Роберт, которого сопровождал весьма многочисленный отряд, в том числе и несколько баронов, направился в дальние страны, а тем временем его нормандский двор, лишенный своего хозяина и отданный во власть клана Ричардидов, кочевал по герцогскому домену, переезжая, как исстари повелось, от замка к замку, от аббатства к аббатству, из Руана в Фекан, Фалез или Кан, который тогда становился настоящим городом с портом, рынком и многочисленными церквами.

В распоряжении Роберта и его спутников имелись, видимо, лучшие транспортные средства, чем и объясняется необычайно быстрое для того времени передвижение: уже в июне они были в Иерусалиме и, надолго не задержавшись там, в том же месяце покинули Святую землю. Роберт был молод и крепок здоровьем, однако стремительное движение по трудному маршруту и непривычный для него климат подорвали его здоровье. Хронист Вас передал рассказ некоего нормандца, уроженца Котантена, также совершавшего паломничество в Палестину и повстречавшего на пустынной дороге в Анатолии герцогский кортеж. Шестнадцать мавров несли на носилках Роберта, который не мог более держаться на коне. Паломник обратился к герцогу с вопросом, что сказать землякам, если он раньше воротится домой. «Скажи моим друзьям и народу Нормандии, — ответил Роберт, — что я позволил бесам нести меня в рай!» И, смеясь, указал на дочерна загоревших сарацин.

К концу сентября в Нормандии распространился слух, что герцога нет в живых. И на сей раз заговорили об отравлении, настолько невероятным казалось людям того времени, чтобы правитель умер своей смертью. Затем появились более точные вести, привезенные одним из баронов, спутником Роберта, вместе с реликвиями, приобретенными в Святой земле: герцог умер 2 июля в Никее. Перед смертью он успел напомнить своим спутникам о верности, в коей присягали они его сыну. Ему было около 25 лет от роду. Останки его и поныне покоятся там же, в храме Успения Богородицы.

Глава третья. ОБРЕТЕНИЕ ВЛАСТИ (1035-1047)