Павел Фокин - Чехов без глянца

Евгения Михайловна Чехова:

Стройная, всегда подтянутая, элегантная, она обла­дала безупречным вкусом. От нее как бы веяло изя­ществом. Одевалась всегда безукоризненно, пре­имущественно в серые, коричневые, лиловые тона. Никогда не носила ничего яркого, крикливого. По­ходка у нее была легкая и вместе с тем спокойная. Голос негромкий. <...>

Она любила и понимала тонкий юмор, любила по­смеяться и пошутить, сказать острое словцо, дать меткое сравнение, прозвище.

Постоянно носила на безымянном пальце левой руки кольцо, с круглым зеленым камнем, которое подарил ей однажды художник Константин Коровин. А в тор­жественных случаях надевала бриллиантовый кулон. Этот кулон в виде цифры «13» преподнес ей когда-то влюбленный в нее писатель И. А Бунин. Мой отец рассказал однажды историю ироисхождешы этого ку­лона: «Сколько вокрут нас трагедий, которых мы не замечаем! Разве не трагедия — Маше делает пр>сдло- жение Икс; чтобы не бросить Антона и найти благо­видный предлог для отказа, она ссылается на то, что предложение сделано 13 числа, а она суеверна и в бу­дущее счастье поэтому не верит. Они расходятся. Но ровно через 13 лет Икс присылает Маше брилли­антовый кулон в виде цифры 13. Так как это „трина­дцать" принесло ей несчастье, ибо она так и не вышла замуж, то она несет кулон к ювелиру и велит ему пе­реставить цифры — сделать вместо „тринадцати" — „тридцать один", но и эта трансформация не смогла вернуть ей прошлого. И этот кулон стал походить на красивый надгробный памятник, иод которым лежит навеки скончавшаяся любовь». <...> После смерти Антона Павловича ялтинский дом сделался ее родным детищем, которое она, в па­мять брата, берегла и холила.

путями земными

Таганрог

Александр Павлович Чехов:

Это был город, представлявший собою странную смесь патриархальности с европейской культурою и внешним лоском. Добрую половину его населе­ния составляли иностранцы — греки, итальянцы, немцы и отчасти англичане. Греки преобладали. Расположенный на берегу Азовского моря и обла­давший мало-мальски сносною, хотя и мелковод­ною гаванью, построенной еще князем Воронцо­вым, город считался портовым и в те, не особенно требовательные времена оправдывал это назва­ние. <...>

Большие иностранные пароходы и парусные суда останавливались в пятидесяти верстах от гавани, на так называемом рейде, и производили выгрузку и нагрузку с помощью мелких каботажных судов. Каботажем занимались по преимуществу местные греки и более или менее состоятельные мещане из русских.

Василий Васильевич Зеленко (1868-1943), выпуск­ник таганрогской гимназии (1886): Ранней весной, как только на море взломается и пройдет лед, открывается навигация. Застыв-

ший на зиму Таганрог оживает. В гавани закипает жизнь.

Приходят из-за границы первые пароходы и парус­ные суда; приходят они за зерном, а привозят ви­на — сантуринское. висант, мальвазию, кагор; орехи и рожки, лимоны и апельсины, коринку, хурму, ми­дий. прованское масло и пряности.

Александр Павлович Чехов:

Аристократию тогдашнего Таганрога изображали собою крупные торговцы хлебом и иностранными привозными товарами — греки: печальной памяти Вальяно, Скараманга, Кондоянаки, Мусури, Сфаел- ло и еще несколько иностранных фирм, явивших­ся Бог весть откуда и сумевших забрать в свои руки всю торговлю юга России. <...> В городском театре шла несколько лет подряд ита­льянская опера с первоклассными певцами, кото­рых негоцианты выписывали из-за границы за свой собственный счет. Примадонн буквально засыпа­ли цветами и золотом. Щегольские заграничные экипажи, породистые кони, роскошные дамскш тысячные туалеты составляли явление обычное Оркестр в городском саду, составленный из перво классных музыкантов, исполнял симфонии. Мест ное кладбище пестрело дорогими мраморными па мятниками, выписанными прямо из Италии от луч ших скульпторов. В клубе велась крупная игра и бывали случаи, когда за зелеными столами разьп рывались в какой-нибудь час десятки тысяч рублей Задавались лукулловские обеды и ужины. Это счи талось шиком и проявлением европейской культу ры. В то же время Таганрог щеголял и патриарха л* ностью. Улицы были немощеные. Весною и осень* на них стояла глубокая, невылазная грязь, а лето? они покрывались почти сплошь буйно разраста!

190 шимся бурьяном репейником и сорными травам!

Освещение на двух главных улицах было более чем скудное, а на остальных его не было и в помине. Обыватели ходили но ночам с собственными руч­ными фонарями. Но субботам но городу ходил с большим веником на плече, наподобие солдатско­го ружья, банщик и выкрикивал: «В баню! В баню! В торговую баню!» Арестанты, запряженные в те­легу вместо лошадей, провозили на себе через весь город из склада в тюрьму мешки с мукой и крупой для своего пропитания. Они же всенародно и вар­варски уничтожали на базаре бродячих собак с по­мощью дубин и крюков. Лошади пожарной коман­ды неустанно возили «воду и воеводу», а пожарные бочки рассыхались и разваливались от недостатка влаги. Иностранные негоцианты выставляли на вид свое богатство и роскошь, а прочее население с трудом перебивалось, как говорится, с хлеба на квас.

Василий Васильевич Зеленко:

Нельзя обойти молчанием и таганрогский прекрас­ный, редкостный, можно сказать, городской сад. <...> Несмотря на то, что Таганрог вообще не беден растительностью, — в нем много обширных дворов и садов, — а большая часть улиц по обеим сторо­нам обсажены в два ряда тенистыми деревьями, на­столько разросшимися, что закрывают дома и пред­ставляют собой прекрасные аллеи из белой акации и тополей, проходя по которым чувствуешь себя как бы идущим в тенистом саду, — все же городской сад манит к себе, и с ранней весны и до поздней осе­ни мы чуть ли не каждый день посещали его. Он об­ширен, тенист и привлекателен своей прохладой, своим покоем. <...>

Наряду с городским садом следует отметить и за­городные места — прелестные уголки <...> — «Ка­рантин» и «Дубки».

От «Карантина» теперь ничего не осталось, что напоминало бы этот прекрасный, уединенный, поэтический уголок. В те годы обширное поле, ныне застроенное заводами и жилыми домами, было свободно; от берега моря тянулась неогляд­ная степь, а на крутом берегу росли деревья и цве­ли весной сады.

Антон Павлович Чехов. Из письма И. А. Леикину. Та­ганрог, 7 апреля i88y г.:

Такая крутом Азия, что я просто глазам не верю. 6о ооо жителей занимаются только тем, что едят, пьют, плодятся, а других интересов — никаких... Ку­да ни явишься, всюду куличи, яйца, сантуринское, грудные ребята, но нигде ни газет, ни книг... Место­положение города прекрасное во всех отношени­ях, климат великолепный, плодов земных тьма, но жители инертны до чертиков... Все музыкальны, одарены фантазией и остроумием, нервны, чувст вительны, но все это пропадает даром... Нет ни па триотов, ни дельцов, ни поэтов, ни даже прилич ных булочников. <...> Ах, какие здесь женщины!