Владимир Высоцкий. Каким помню и люблю - Алла Сергеевна Демидова
Вопрос: Как вы относитесь к первым своим песням? И сколько песен вообще у вас?
В.В.: Честно говоря, я не считал, но думаю, что теперь около тысячи. Из них я помню, может быть, штук триста, не больше. Остальное, конечно, тоже помню, но, может быть, буду путаться, если петь. Некоторые забыл совсем. Я думаю, они стерлись из памяти потому, что они того стоили. Значит, не были, как говорится, до конца доделаны либо не были хороши. Я помню все свои первые вещи потому, что я ими начинал, они мне очень дороги.
Иногда мне предъявляют претензии по поводу первых моих песен, что это якобы песни уличные, дворовые, стилизация под блатные песни. Я могу в ответ на это сказать только одно. Они мне необычайно помогли в поисках упрощенной формы, в манере, которую я теперь приобрел в своих песнях, – манере разговорной, страшно простой, манере доверительной. И, вероятно, доверие это предполагает двусторонний, что ли, контакт. Тебе интересно им рассказать о том, что тебя волнует и беспокоит, а им необходимо это услышать, то есть они хотят это услышать. И вот, если есть эта вот интонация такая – доверительная, раскованная, свободная и непринужденная, тогда, мне кажется, получается контакт, который ставит авторскую песню выше, чем песню такую, если можно сказать, официальную.
Вопрос: Какая разница между песнями прежними и теперешними?
В.В.: Если говорить с точки зрения профессиональной, то я думаю, что особой разницы нет. Все они были написаны в простой, очень упрощенной форме, от первого лица всегда – от имени какого-то одного персонажа. Я всегда писал от имени разных людей, но всегда говорил «я» от первого лица – не из-за того, что я все это прошел, все испытал, как говорится, на своей шкуре, а, наоборот, из-за того, что там есть восемьдесят процентов фантазии. И самое главное – мое собственное отношение к людям, к событиям, о которых я пою, и вообще о тех предметах, о которых разговариваю, мое собственное мнение и суждение о них. Поэтому я имею право, думаю, говорить «я». Это просто такая манера – петь от первого лица. Ну, еще и потому, что я актер и в разное время играл разных людей. Возможно, мне проще, чем другим певцам-профессионалам, петь от имени какого-то другого человека, в его характере.
Значит, первые мои песни были написаны от имени ребят дворов, улиц, послевоенных таких вот компаний, которые собирались во дворах, в подворотнях, что ли. Очень много жизни было во дворах московских в то время. И танцевали, и играли там в разные игры, – все это было во дворах. Конечно, я думаю, что в этих песнях присутствует, безусловно, такая, ну что ли, если можно так выразиться, слово нехорошее, но точное, – заблатненная такая интонация немножко.
Но в них, безусловно, есть юмор и мое собственное к этому отношение, с улыбкой. Поэтому я люблю их очень, эти песни. И еще в них одно достоинство: мне кажется, что в них была, как говорится, «одна, но пламенная страсть». Только об одном там шла речь, они были необычайно просты. Если это любовь, то это невероятная любовь и желание эту девушку получить сейчас же, никому ее не отдать, защищать до смерти, до драки, до поножовщины, до чего угодно. Если это поется человеком, который сидит где-то в тюрьме или лагере, то это желание его выйти на свободу. И, конечно, есть элемент бравады в этом и лихости какой-то, которая, в общем, свойственна всем молодым людям. Это дань моим молодым годам и дань прежним послевоенным временам, которые все мы помним. А теперь эти песни стали, безусловно, может быть, глубже, возможно, стали меня волновать другие темы, другие проблемы. Вероятно, человек, взрослея, стал задумываться о судьбах людей, страны и мира. Ну, как все люди, которые с возрастом начинают больше думать. Конечно, они переплелись, эти песни, в них появился второй план и всегда подтекст, видимо, больше образов.
Я сейчас стал общаться много с поэтами, стал больше читать и знать настоящую, прекрасную поэзию. Видимо, это произвело на меня впечатление и не в смысле подражания – я надеюсь, что я не подражаю, – а просто появилось желание писать больше в художественных образах.
Каждая песня – моноспектакль
Не мое дело разбирать его песни, но без них нет Высоцкого. Театр был делом его жизни, а песни, его поэзия – судьба. Очень много людей пишет стихи. А поэтов мало… Услышать ритм своего времени, раствориться в нем и выразить потом конкретными образами и словами – удел немногих. Евтушенко после смерти Высоцкого назвал его «поющим нервом эпохи».
Высоцкий заявил о своих песнях сразу. Хотя поначалу сам он к ним относился не очень серьезно. Но он их постоянно пел: в перерывах между репетициями и спектаклями, в компаниях. Когда рядом была гитара – он пел.
Я помню, на первых гастролях в Ленинграде после окончания спектакля (играли «10 дней, которые потрясли мир») мы все бежали по лестнице на второй этаж, где были гримерные, а Володя, быстро переодевшись, ждал нас внизу и пел недавно сочиненную песню «На нейтральной полосе цветы»… Пел увлеченно, азартно… а мы бежали каждый по своим делам, не очень обращая на него внимание. Тогда он сказал, что песню посвятил мне, но я не очень этому поверила (хоть и приятно было услышать). Я знала, что он часто менял «посвящения». А однажды на концерте объявил, что песню «Она была в Париже…» посвящает Демидовой. Думаю, что это был каждый раз щедрый дар моменту. Пишу это для того, чтобы будущие исследователи осторожно относились к этим посвящениям, кроме, конечно, тех песен, которые были написаны к определенному дню или юбилею.
ВЫСОЦКИЙ. Писать начал в 1961 году. Это были пародии и песни только для друзей, для нашей компании. И не моя вина, что они так широко разошлись. Однако ни от одной своей песни не отказываюсь. Только от тех, что мне приписывают. Среди них есть и хорошие, но чаще всего попадается откровенная халтура, которую делают «под Высоцкого» и исполняют хриплыми голосами. У меня около шестисот песен. Поются из них сто – двести. Многие свои песни я не исполняю. Мне решать, что удалось, что нет. Работаю постоянно и страдаю, если не пишется.
Какая из моих песен
