В подполье Бухенвальда - Валентин Васильевич Логунов

— Не, совсем так. И состав центра, и его отделы несколько раз пополнялись более способными, более нужными товарищами. Кроме того, когда мы с тобой попали в Бухенвальд, шел еще организационный период и нам удалось принять самое активное участие в осуществлении общей программы. Ты что, разве недоволен своим «детищем»? Я имею в виду твой ударный батальон.

— Я-то доволен, но я могу быть пристрастным, сам того не подозревая. Ведь они мне как родные, а вот как там, в центре, смотрят на мой батальон?

— Очень внимательно смотрят и тоже довольны. Большие надежды возлагают на твой батальон, поэтому и помогают, чем могут.

— Слушай, Сергей, а тебе что поручено? Если это не секрет, конечно, — спрашиваю я.

— Ишь ты, какой. Любопытство вообще считается пороком, а здесь, в Бухенвальде, тем более.

— Но ведь я не из праздного любопытства спрашиваю.

— Знаю, поэтому и отвечаю. Меня, Николая Кюнга и Ивана Ивановича Смирнова недавно ввели в состав центра. Руководит нашим центром по-прежнему Николай Симаков. Эх, если бы ты знал, Валентин, что это за человек. Умница! Мало сказать умница, это природный организатор. Теперь наш русский центр является русской секцией интернационального центра антифашистской организации Бухенвальда. Восемнадцать таких секций входит в состав интернационального центра, а мне почти со всеми из них приходится возиться.

— А до иностранцев-то какое тебе дело?

— Самое прямое, Валентин. Самое прямое. Меня назначили руководителем подпольного политотдела организации, так как же я могу допустить, чтобы у иностранцев оставалось такое исковерканное представление о Советском Союзе и советских людях? Приходится потихоньку поворачивать их мозги в другую сторону.

— И получается?

— С трудом, со скрипом, но получается. Уж очень голова у многих забита антисоветской пропагандой. Вот сейчас, кроме немецких товарищей, я занимаюсь с французами, югославами, поляками, итальянцами. Другие мои товарищи занимаются с группами других национальностей. Мы показываем иностранцам советскую действительность, разъясняем основные моменты ленинской национальной политики, вопросы строительства социализма в СССР, основные моменты из гражданской войны и начала Отечественной войны, вопросы истории нашей партии, вопросы философии и другие. Вместе с Кюнгом и Степаном Бердниковым удалось написать несколько брошюр, и сейчас их переводят и изучают наши иностранцы. Особенно удачными получились: «Дружба национальностей СССР», «Советская конституция», «Ноябрьская революция в Германии 1918 года», «Пятилетний план развития народного хозяйства в СССР», «О героизме и фанатизме», «Разгром немецких войск под Москвой», «Две тактики» Ленина и еще ряд других.

— Как же у тебя времени хватает на все это?

— У тебя же хватает, чтобы возиться с твоим батальоном? Спать приходится поменьше, только и всего. Да что иностранцы, и с русскими нелегко было первое время. Ты же знаешь, в каком психически-подавленном состоянии были люди первое время, сколько было самоубийств. Очень нелегко было бороться за душу советского человека, за его моральный облик, тем более когда знаешь, что за каждое неосторожно сказанное слово ожидает смерть после страшных пыток. Теперь значительно легче. Теперь работает широкая сеть политработников, теперь люди почти ежедневно знают сводки Советского Информбюро, знают о победах нашей армии. Теперь люди имеют надежду.

— Слушай, Сергей, а как удается получать сводки Совинформбюро? Меня давно интересует этот вопрос, но я как-то стеснялся тебя спросить.

— Как? По радио, конечно. Раньше нам немецкие товарищи давали, когда считали нужным, а теперь!.. Теперь у нас свой собственный радиоприемник и мы ежедневно знаем, что творится на фронтах.

— Здорово! А как же удалось достать приемник? Ведь его же где-то надо хранить?

— А его не доставали. Сами сделали. А хранится он в таком месте, что эсэсовцы частенько цепляются за него ногами или перешагивают, не догадываясь, что это приемник.

— Здорово! — опять восхищаюсь я. — До чего же наши люди — хороший народ! Это же такая силища!

— Не торопись, — перебил Сергей. — Всего год тому назад эти же люди перерезали себе вены, вешались или искали смерти, бросаясь на электрическую проволоку. Сейчас — это другие люди. Сейчас это люди, организованные Коммунистической партией, воодушевленные ею и выполняющие ее волю.

Большая, искренняя дружба связала меня с человеком со шрамом на щеке — Сергеем Семеновичем Пайковским, который занимался изучением нашей группы с первых дней ее прибытия в Бухенвальд. О многом узнал я от него. Человек большой души и неиссякаемой энергии, до войны партийный работник и политработник в армии, он был одним из первых инициаторов подпольной борьбы в Бухенвальде. Он дружит со многими немецкими коммунистами-подпольщиками и знает много такого, чего не знают другие заключенные.

— Вот ты проходишь иногда мимо крематория и думаешь, что это просто помещение, оборудованное для сжигания трупов. А тем не менее у бухенвальдского крематория есть и другое, не менее «благородное» назначение.

— Знаю, Сергей Семенович, — возражаю я, — знаю, что там жир для мыла вытапливают, знаю, что обгорелые кости на удобрения перерабатываются.

— Ничего ты не знаешь, а тоже суешься перебивать. То, что ты знаешь, все знают, а нужно, чтобы ты действительно знал все и своим ребятам порассказал, чтобы злее были. Видишь ли, крематорий не только уничтожает трупы, он еще и делает трупы.

— То есть?

— Очень просто. Почти каждую ночь к узенькой калиточке, что ведет во двор крематория, подходят крытые автомашины, и с них ссаживают закованных в цепи людей и выстраивают в очередь вдоль забора. Потом по одному вталкивают в калитку и, подкалывая сзади штыком, гонят по узкому тротуару, выложенному большими плитами вдоль стены крематория. Человек, конечно, ускоряет шаг и неожиданно проваливается вниз, а опустившаяся плита при помощи специальных пружин поднимается и становится на место. Тогда в калитку вталкивают следующего, и так далее, без всякого шума и сопротивления. Провалившийся человек скатывается с четырехметровой высоты по-крутому желобу, окованному гладкой белой жестью, и оказывается в подвальном помещении крематория. Там его уже поджидают эсэсовский офицер и Мюллер со своими помощниками. Ты знаешь Мюллера, капо крематория?

— Это «зеленый», который каждое утро с маленькой собачкой прогуливается? — и я вспоминаю плотную фигуру немолодого человека с зеленым значком уголовника на груди и мутными оловянными глазами.

— Вот, вот. Собачку он свою очень любит, а вот людей ненавидит страшной ненавистью, потому что боится. Кроме должности капо крематория, он выполняет еще обязанности главного