Анатолий Ведерников - Религиозные судьбы великих людей русской национальной культуры

Добавим от себя, что ни одна биография Ломоносова не может считаться правдивой и полной, если она не освещает религиозной основы его многообразного творчества, столь знаменательного в смысле усвоения положительных элементов западной культуры. Можно только удивляться тому блеску, богатству и разнообразию плодов, созревших на многоветвистом древе русского национального гения, который мог так пышно распуститься только на родной почве под живительными лучами никогда не меркнущей истины Православия.

Для Ломоносова отростки западноевропейского образования явились не полнотой истины, а лишь прививкой иного ее понимания, усилившего рост самобытного разума и углубившего его природные понятия и представления. Если бы линия умственного развития шла от Ломоносова без отклонений в стороны, в благотворной близости от Православной Церкви, то впоследствии нам не пришлось бы говорить о беспочвенности русской интеллигенции, о духовном ее порабощении Западом, не было бы в нашей общественной жизни «лишних» людей и Гоголь родился бы в мир с талантом иного качества. «Просим помнить, – говорит архиепископ Никанор о Ломоносове, – что вера в Бога была единственной путеводной звездой его жизни, – она одна не раз спасала его от явной гибели; что без водительства веры Ломоносов не был бы нашим Ломоносовым, перед которым мы благоговеем, а сгинул бы безвестно и бесследно или рыбаком где-нибудь на пустынном берегу Белого моря или Северной Двины, или с голоду в Москве, или в долговой германской тюрьме, или солдатом в прусской крепости; что вера в Бога подкрепляла его и в академической деятельности среди тяжких испытаний, среди непонимания, зависти, вражды, поощряемых его увлечениями и действительными слабостями; что вера в Бога, основательное изучение ее в христианских источниках не помешали ему основательно изучить строение коры земной и химическое сочетание элементов материи, напротив, одно в нем помогало другому; помогло ему объять и мир, и человека, и величие Творца в живом и целостном единстве сколько научного подробного глубокообстоятельного, столько же и возвышенного поэтического христианского миросозерцания; одно в союзе с другим помогло ему избежать крайностей, с одной стороны, мертвого схоластика, буквалиста-фарисея, с другой – бездушного скептика-материалиста; что вера в Бога и знание богословия не помешали ему быть первым русским ученым, математиком, физиком, химиком, металлургом, геологом, астрономом, основателем русского стихотворства, правильной прозы, истории, наших университетов, помогли ему осуществить в себе прообраз высокоразвитого цельного русского человека».

Вот эта самая цельность Ломоносова и является плодом его религиозности, в свете которой он в любой отрасли знания, в искусстве, в языке, в природе – всюду видел присутствие Божие, всюду находил Божественную мысль.

В своей ученой деятельности Ломоносов особое значение придавал изучению природы, движимый к этому примером Василия Великого и Иоанна Дамаскина, в творениях которых имеется много рассуждений о разных явлениях природы. В «Слове о происхождении света» он так определяет идею изучения природы: «Испытание природы трудно, однако приятно, полезно и свято. Чем больше таинства ея разум постигает, тем вящее увеселение чувствует сердце. Чем далее речение наше в оной простирается, тем обильнее собирает плоды для потребностей житейских. Чем глубже до самых причин толь чудных дел проницает рассуждение, тем яснее показывается непостижимый всего бытия Строитель. Его всемогущества, величества и премудрости видимый сей мир есть первый общий, неложный и неумолчный проповедник…»

В основе научных исследований Ломоносова лежало твердое убеждение в полном согласии веры и знания, религии и науки. Это убеждение есть новое подтверждение цельности его духа, не поврежденного ни рефлексией, ни внутренним разладом. В прибавлении к рассуждению «Явление Венеры, на солнце наблюденное», он говорит: «Правда и вера суть две сестры родные, дщери одного Всевышнего Родителя, никогда между собою в распрю придти не могут, разве кто из некоторого тщеславия и показывания своего мудрования на их вражду всклеплет. А благоразумные и добрые люди должны рассматривать, нет ли какова способа к объяснению мнимого между ними междоусобия».

Указав также на рассуждения о природе Василия Великого и Иоанна Дамаскина, Ломоносов продолжает: «Так сии великие светильники познания натуры с верою содружить старались, соединяя его снискание с богодухновенными размышлениями в однех книгах, по мере тогдашнего знания в астрономии. О, если бы тогда были изобретены нынешние астрономические орудия и были бы учинены многочисленные наблюдения от мужей, древних астрономов, знанием небесных тел несравненно превосходящих; если бы тогда открыты были тысячи новых звезд с новыми явлениями; каким бы духовным парением, соединенным с превосходным их красноречием, проповедали оные святые риторы величество, премудрость и могущество Божие…» «Создатель дал роду человеческому две книги. В одной показал свое величество, в другой – свою волю. Первая – видимый сей мир, Им созданный, чтобы человек, смотря на огромность, красоту и стройность его зданий, признал Божественное всемогущество по мере себе дарованного понятия. Вторая книга – Священное Писание. В ней показано Создателево благоволение к нашему спасению. В сих пророческих, апостольских и богодухновенных книгах истолкователи и изъяснители суть великие церковные учители. А в оной книге сложения видимого мира сего физики, математики, астрономы и прочие изъяснители божественных, в натуру влиянных действий, суть таковы, каковы в оной книге пророки, апостолы и церковные учители. Не здраво рассудителен математик, если он хочет Божескую волю вымерять циркулем. Таков же и богословия учитель, если он думает, что на Псалтири можно научиться астрономии и химии. Толкователи и проповедники Священного Писания показывают путь к добродетели… и благополучие жития, с волею Божией согласованного. Астроном открывает храм Божеской силы и великолепия, изыскивает способы и ко временному нашему блаженству, соединенному с благоговением и благодарением ко Всевышнему. Обои обще удостоверяют нас не токмо о бытии Божием, но и о несказанных к нам Его благодеяниях. Грех всевать между ними плевелы и раздоры».

Читая эти мысли Ломоносова о необходимости, о естественности, о законности согласия между верой и знанием, между наукой и религией, мы воспринимаем их не как результат философского увлечения автора, а как плод личного внутреннего опыта, опыта жизни, опыта религиозного ее восприятия. Особенно ярко проявляется эта религиозная подлинность, религиозная достоверность переживаний и убеждений М. В. Ломоносова в его поэтических произведениях: в духовных одах и переложениях псалмов Давида. Вот несколько стихов из этих переложений: