Эквиано, Африканец. Человек, сделавший себя сам - Винсент Карретта
Личные наблюдения Эквиано подтверждали мнение о том, что решение заключается в улучшении условий содержания рабов:
Я мог бы привести немало примеров того, как хозяева поселяются в своих владениях в Вест-Индии, и положение дел резко меняется: с неграми начинают обращаться милосердно и с должной заботой, вслед за чем продолжительность их жизни увеличивается, а хозяева остаются в прибыли. К чести человечества, я знавал немало джентльменов, управлявших своими поместьями указанным образом, и все они приходили к выводу, что благожелательное отношение отвечало их собственным интересам. Среди многих таких хозяев, проживавших на разных островах, я мог бы назвать джентльмена с Монтсеррата[159], чьи рабы выглядели особенно хорошо, и он никогда не нуждался в их пополнении; известно мне и много других поместий, особенно на Барбадосе, где благодаря такому благоразумному ведению дел никогда не требовались новые рабы. (159)
Руководствуясь разумным попечением о собственном интересе, Роберт Кинг обращался с рабами так, что прочие хозяева даже пеняли ему на то, «что он так хорошо кормит своих рабов». Он же отвечал, что поступает так, «потому что благодаря этому рабы лучше выглядят и усерднее работают» (157). Если раб «плохо себя вел, он никогда его не бил и не наказывал, а просто избавлялся от него. Это заставляло страшиться его недовольства и, поскольку он обращался с рабами лучше, чем кто-либо на острове, они отвечали самой лучшей и честной службой» (152). Кинг был «человеком чувства» (154), то есть способным не только испытывать к другим добрые чувства, но даже сострадать им, иллюстрируя убеждение таких философов, как Фрэнсис Хатчесон, Дэвид Юм и Адам Смит, что все люди обладают врожденной чувственной восприимчивостью, или нравственной чувствительностью, позволяющей относиться эмоционально – сочувственно – к страданиям других и различать добро и зло. Многие защитники рабства утверждали, что африканец менее человечен, чем европеец, поскольку, предположительно лишенный нравственной чувствительности, «неспособен к восприятию морали или воспринимает ее лишь как животные – на уровне элементарных идей, не умея их правильно сочетать для практического применения; и этот признак с таковой же очевидностью отличает его от человека чувствующего и способного к полноценному восприятию морали, знающего, как ее использовать и для чего она нужна, с каковой сам он отличается от наиболее высокоразвитых животных».[160]
Распознавая в Кинге «человека чувства», рабы «всегда предпочитали работать у него, а не у других джентльменов». В то время как многие хозяева в обеспечении своих рабов проявляли экономность в мелочах и расточительность в крупном, великодушие Кинга простиралось до черты, отделяющей раба от наемного рабочего: «Приходилось надрываться на веслах до шестнадцати часов в сутки, на которые для пропитания мне отпускалось пятнадцать пенсов, а порой – лишь десять. Однако же это было много больше, чем полагалось невольникам, работавшим вместе со мной и принадлежавшим другим господам с острова. Бедняги никогда не имели более девяти пенсов в день, редко получая от капитанов и хозяев более шести, хотя зарабатывали для них от трех до четырех пистеринов» (153). Кинг был настолько человеком чувства, что зачастую сам снабжал рабов едой и питьем, чтобы они не страдали от скупости хозяев. Он также вступался за чужих рабов, когда тем угрожала порка за то, что осмеливались просить у нанимателей полагающуюся им плату. Эквиано и от своих читателей ожидал реакции, как от людей чувства, «ибо когда люди ведут себя столь вопиюще нечестиво, нет нужды ни в едином аргументе или рассуждении, ведь каждый читатель, обладающий чувствительностью, угадает их, руководствуясь собственными чувствами».[161]
Вскоре Эквиано понял, как ему повезло попасть к такому хозяину, как Кинг:
В другой раз меня отдали на несколько дней для снаряжения чужого судна, но денег на пропитание никто мне там не выделил; и когда я сообщил хозяину о таком обращении, он меня оттуда забрал. Во многих поместьях, на разных островах, куда меня посылали за ромом или сахаром, мне ничего не удавалось заполучить, равно как и другим неграм, и тогда хозяин вынужден был посылать со мной белого, которому приходилось платить от шести до десяти пистеринов в день. Трудясь таким образом на службе у мистера Кинга и посещая разные поместья на острове, мне доводилось наблюдать такое чудовищное обращение с рабами, что это примиряло с собственным положением и заставляло благодарить Бога за того, в чьих руках я оказался. (155)
Действительно, служба на кораблях Кинга предоставила ему все возможности, которых он мог лишь желать, чтобы слышать и видеть доказательства жестокостей, порождаемых рабством и работорговлей. Он часто наблюдал, как тот или иной «бесчувственный хозяин» (163) не отдавал своим рабам плату, которую был им должен, или отбирал ту жалкую собственность, которую они сумели приобрести. Так, монтсерратский губернатор отнял у раба тяжким трудом заработанную лодку без какой-либо компенсации; иные белые отбирали у рабов пучки травы, собранной для продажи на рынке. Перевозя рабов для продажи с острова на остров и между Карибскими островами и Северной Америкой, Эквиано «нередко становился свидетелем жестокости самого разного рода, проявляемой к моим несчастным собратьям-рабам… У наших приказчиков и других белых в обычае было творить гнусные преступления против женской чести невольниц, а мне приходилось это терпеть, хотя и с отвращением, потому что не в моей власти было помочь им. Я знал, что и многие из команды во время перевозки рабов на другие острова или в Америку бесстыдно занимаются тем же делом, недостойным не только христианина, но и вообще мужчины. Знавал я похвалявшихся утолением животной страсти даже с девочками не старше десяти лет» (157). Эквиано отмечает лицемерие белых, равнодушно попустительствовавших изнасилованию черных детей, в то же самое время приговаривая к кастрации и истязаниям черного, вступившего в связь с белой проституткой.
Попытки Эквиано заставить нравственно тугоухих рабовладельцев признать свое лицемерие были обречены на провал: «Некий мистер Драммонд рассказывал мне, что продал в общей сложности 41 000 негров, а как-то раз отрезал одному негру ногу за побег. Я спросил, выжил ли он при операции. И как он, христианин, смог бы оправдаться за
