Эквиано, Африканец. Человек, сделавший себя сам - Винсент Карретта
30 декабря 1762 года, прежде чем кто-либо из друзей Эквиано сумел придти ему на помощь, Charming Sally отплыла из Англии. Формально Британия все еще оставалась в состоянии войны с Францией и Испанией, и вест-индский конвой шел в сопровождении корабля Его Величества Ætna под командованием капитана Уильяма Хотэма. Не уповая более на спасение, Эквиано увидел себя «пленником, лишенным всякой надежды», и снова впал в отчаяние: «На следующий день столь желанная земля уже исчезла из виду. Сперва я клял судьбу, думая, что лучше мне было вовсе не рождаться на свет. Я готов был проклинать и уносивший нас отлив, и ветер, гнавший по морю мою тюрьму, и даже сопровождавший нас корабль; я призывал смерть, чтобы освободиться от охватившего меня ужаса» (148). Оказавшись в море, он уже было примирился с судьбой, но, завидев 13 февраля 1763 года «землю, к которой мы направлялись – остров Монтсеррат», опять ощутил безысходность: «При виде этого края неволи ужас вновь объял все мое существо, сковав холодом до самого сердца. Образы прежнего рабства вставали передо мной мрачными воспоминаниями, не обещая ничего, кроме страданий, побоев и цепей, и в первом припадке отчаяния я призвал к божественному грому и его мстительной силе, дабы поразил меня смертельным ударом вместо того, чтобы обрекать на рабство и продажу от хозяина к хозяину». В 1789 году давно уже свободный Эквиано замечает, оглядываясь с печальной иронией в прошлое, что от уныния его тогда избавила тяжелая работа на разгрузке и загрузке судна, а также своеобразное «утешение», доставленное бежавшими с Charming Sally матросами: «А дабы утешить… в горе, двое матросов выкрали все мои деньги и сбежали с корабля». Даже погода и земля оказались недружелюбны: «Я так привык к европейскому климату, что на первых порах палящее вест-индское солнце доставляло мне немало мучений, а бешеный прибой иногда зашвыривал лодку с людьми дальше уровня полной воды, из-за чего иные ломали себе конечности и даже погибали мгновенной смертью, и день за днем я получал все новые раны и ушибы» (150).
На следующие три с половиной года домом для него стал Монтсеррат – крошечный остров каплевидной формы площадью около 39 квадратных миль, всего в половину площади Вашингтона, округ Колумбия. На исходе Семилетней войны население острова насчитывало 10283 человека, из которых 8853 имели африканское происхождение и только 1430 – европейское. Среди последних большинство составляли ирландцы из низших слоев – контрактные слуги и отбывавшие наказание преступники со своим потомством, которых колониальное правительство подозревало в готовности сотрудничать с французами в случае их нападения на остров. Колониальные правительства в Вест-Индии постоянно опасались бунта численно преобладавших рабов, особенно в периоды военной нестабильности. Во время последней войны Монтсеррат служил базой приватирам – морским наемникам, которых британское правительство использовало для помощи королевскому флоту, испытывавшему недостаток сил в Карибском бассейне. Каперское свидетельство давало право захватывать торговые и военные корабли противника. К концу войны сахарная промышленность Монтсеррата работала на полную мощность, почти каждый акр пахотной земли был расчищен и засажен, что вывело Монтсеррат к 1763 году на шестое место среди британских колоний по производству сахара, шестое – рома и третье – какао. Одним из неожиданных последствий сокрушительной победы Британии в войне оказалась уступка Францией своих вест-индских колоний Доминика, Гренада, Сент-Винсент и Тобаго, производивших более дешевый сахар, чем Монтсеррат, что снизило для Британской империи относительную ценность этого острова. А вместе с бывшими французскими островами прибавилось семьдесят тысяч рабов.
На первых порах Эквиано еще надеялся, что пребывание в Вест-Индии не затянется надолго. Когда к середине мая 1773 года Charming Sally, загруженная товарами с Монтсеррата, готовилась к возвращению в Англию, он принялся умолять капитана Дорэна забрать его с собой. Хорошо понимая, что в Англии Эквиано наверняка без труда освободится, сбежав к старым друзьям, которые примут его с распростертыми объятиями, Дорэн отказал, заметив, что «охотно оставил бы меня себе, если б только намеревался осесть в Вест-Индии, но в Лондон взять не отважится, будучи уверен, что там я сразу сбегу». За неполные пять месяцев первоначально враждебное отношение Дорэна сменилось заботой о благополучии Эквиано. Он заверил своего раба, что хотя Паскаль и отослал его в Вест-Индию на продажу, «но просил подыскать самого лучшего хозяина, поскольку я был весьма ценным мальчиком». Поэтому, объяснил Дорэн, он «нашел мне лучшего хозяина на всем острове, и с ним я буду столь же счастлив, как если бы оставался в Англии». И хотя Дорэн мог сбыть его «собственному шурину за значительно большую сумму», он продал Эквиано «Роберту Кингу, квакеру и первому купцу в этой местности». Кинг «купил меня [потому что] я обладал добрым нравом, и, поскольку он ничуть не сомневается в моем хорошем поведении, мне у него будет замечательно» (151).
И вновь Эквиано испытал горечь вынужденного расставания. Когда Charming Sally подготовилась к отплытию, «я вернулся на корабль попрощаться с товарищами, и на следующий день он отчалил. Когда поднимали якорь, я вышел на берег и глядел на корабль с болью в груди, провожая со слезами на глазах до тех пор, пока он не пропал из виду. Я был так подавлен печалью, что многие месяцы ходил с опущенной головой, и если бы не доброта нового хозяина, то в конце концов наверняка бы умер от тоски». Роберт Кинг оказался человеком слова, позволив Эквиано преисполниться «благодарностью и к капитану Дорэну, и даже к прежнему хозяину за аттестацию, впоследствии сослужившую мне неоценимую службу» (151).
В отношениях, установившихся между Кингом и его новым рабом, отразилась вся сложность системы рабовладения восемнадцатого века, ее противоречия и компромиссы. Кинг был квакером, то есть членом Общества друзей, история которого восходит к 1647 году, когда на англичанина Джорджа Фокса снизошло озарение и он провозгласил, что в каждом мужчине и в каждой женщине таится внутренний свет спасения. Тех, кто разделял его веру, он называл «Друзьями истины». Во времена правления пуритан в середине семнадцатого века, когда в Англии позволялось благоденствовать многоразличным протестантским течениям, число Друзей быстро росло. Уже спустя несколько лет
