Иван Бабак - Звезды на крыльях

— Комдив передал: вылет отменить!

Вот тебе и на! Что за сюрприз! Мысленно каждый уже давно дома, но приходится вылезать из кабины самолета. Стоят понурившись. Почему комдив отменил свое решение?

Вскоре появилась и машина комдива. Покрышкин направляется к самолету, у которого стоят в неизвестности Борис Глинка и Иван Бельский, улыбается:

— Я передумал. Пусть вначале слетает заместитель начальника политотдела майор Неунывайко. А потом уж полетите вы. Только объясните хорошо летчику местные приметы: как узнать село, где можно невдалеке от дома посадить самолет. Словом, проведите с ним надлежащую штурманскую подготовку.

Позже стало известно, что отменил Покрышкин их вылет по предложению начальника политотдела. Когда полковник Мачнев узнал о готовящемся полете, он посоветовал комдиву вначале послать как бы в разведку своего заместителя.

К счастью, майор Неунывайко вернулся из «разведывательного полета» с хорошими вестями: родители обоих летчиков живы и здоровы. Правда, сказал он, живут бедно, фашисты позабирали все, даже сесть в домах не на что.

На следующее утро, доложив о готовности к полету, техник с улыбкой добавил:

— В фюзеляже, под верхним капотом, укреплены кое-какие грузы. После посадки откроете капот, а там читайте надписи: кому что. Это подарок вашим родителям от гвардейцев.

Подарками были завалены и обе кабины. Из-за них летчики еле втиснулись в самолет.

Вот и время вылета. Уже больше половины аэродрома пробежали, а самолет все не отрывается от земли. Глинка убирает газ и, как только скорость разбега уменьшается, говорит Бельскому в переговорный аппарат:

— Туго дело, Иван, наши гвардейцы перестарались!

А тому уже и так ясно, что самолет перегружен, — маломощный мотор не в состоянии поднять машину с таким грузом. Глинка разворачивается для повторного взлета, но опять ничего не получается. Только с четвертой или пятой попытки самолет слегка оторвался от земли, на какой-то миг повис в воздухе, вначале медленно, нерешительно начал увеличивать скорость, затем уверенно перешел в набор высоты, отчего оба летчика облегченно вздохнули.

Как только подлетели к Днепру, Бельский все свое внимание приковал к земле. Самолетом управлял Глинка, поэтому ему ничего не мешало рассматривать привычные с детства места. Как-то даже не верилось, что он их не видел раньше с высоты полета…

Пролетели Никополь, вот впереди и Алексеевка. Отчетливо видно небольшое озеро. Оно недалеко от дома Бельских. «Я в стране своего детства», — пронеслось в мыслях Бельского. Нет, ни о чем не нужно сейчас вспоминать. Потом. Потом. Главное — не отвлекаться, чтобы выбрать место для посадки. Вчера самолет Неунывайко приземлился далеко, километрах в трех от дома, Ивану же хочется выбрать площадку поближе.

Как раз напротив колхозного двора, через улицу, дом его родителей. Он подробно объясняет это Борису. Тот делает несколько пристрелочных заходов, выбирая площадку, и наконец уверенно сажает самолет и начинает рулить поближе к колхозному двору.

На улице появляется много людей. Женщины, ребятишки бегут к ним, машут руками, что-то кричат. Глинка останавливает машину и выключает мотор. Летчики вылезли из кабины и направились в сторону бегущих. Сделали несколько шагов и… провалились в толщу снега. Оказывается, они попали в противотанковый ров, весь засыпанный снегом.

Вот и они, земляки Бельского. Те, что постарше, сразу узнали его. Обнимают, целуют и… плачут. Трудно описать эту сцену встречи, всю гамму чувств встречающихся. Ему одно ясно: он среди родных людей, односельчан, на лицах которых и радость, и слезы. Перебивая друг друга, они спешат поделиться с гостем всем пережитым: рассказывают, кого фашисты расстреляли, кого отправили на каторгу в Германию, кого бросили в тюрьмы… За плечами у алексеевцев месяцы оккупации, но люди уже ожили, свободно и радостно вздохнули.

Иван попадает в объятия матери и отца. Когда все направляются к дому Бельских, мать, как всегда, плачет, приговаривая: «Ну как же ты, сыночек? Да неужели это ты?» Отец смотрит на сына молча, увлажненными глазами, тоже как будто все еще не веря, что видит перед собой его живым, здоровым, улыбающимся…

Иван с Борисом занялись выгрузкой гвардейских подарков. Чего только нет в этих свертках — и консервы, и мука, и различные крупы, и сахар, и хозяйственное мыло, и многое-многое другое. До чего же предусмотрительны их друзья!

Все входят во двор дома, оживленно разговаривают. Вот и порог. Иван оглядывается. Весь двор запружен людьми. Нет, всем не войти в дом.

Дом его родителей начинает походить на сельский клуб, куда сплошным потоком движутся люди. Всем хочется посмотреть на земляка.

На столе появляется нехитрое сельское угощение: вареный картофель, соленые огурцы, капуста, нашлась даже выпивка… После скромного завтрака и обильных разговоров начались песни. Горечь тяжелых утрат, боль, страдания, радость возвращения к жизни — все звучало в этих песнях.

Через несколько часов Иван Бельский проводил Бориса Глинку, улетевшего в Кривой Рог, а сам вернулся к родителям. Хотелось больше узнать о пережитом ими, о судьбах его ровесников. Ивана никто о войне не расспрашивал. Только отец молча останавливал свой взгляд на груди сына, где висела Звезда Героя. Сын ждет: что-то спросит или скажет отец.

— Не думал, сынок, не думал… Знал, что духом силен, но не думал, не гадал…

— Вы о чем, тато?

— Да вот, что станешь Героем, что так здорово будешь бить врага, не думал… — сказал отец и заплакал. Потом опустил голову и медленно вышел в другую комнату.

…Впервые слезы отца Иван увидел в тридцать девятом году. Съехались они тогда все домой — братья и сестры. Радости, казалось, не было предела. И вдруг… несчастье: меньший Василий попал под машину. Горько рыдала вся семья. Но и в дни похорон и траура не видел никто слез отца. Он стойко, мужественно переносил горе. Всегда, в самые трудные минуты старался держаться твердо, с достоинством. А вот спустя неделю после той трагедии в семье, когда Иван собирался уезжать в институт, ему довелось впервые увидеть слезы отца. Старший брат Григорий и сестра Надежда уже уехали, теперь пришел его черед — он оставлял родителей одних. Мать собирала сына в дорогу, укладывала чемодан. Каждую вещь она внимательно рассматривала, будто хотела запомнить ее. Она тихонько плакала и приговаривала:

— Костюм-то твой, сыночек, уже поношенный. Да и белья теплого нет — того и гляди, простудишься. Надо все это справить еще до того, как в армию пойдешь.

К слезам матери Иван уже привык. Пусть поплачет: на душе будет легче. Здесь же молчаливо присутствовал и отец. Когда мать заговорила о предстоящей службе в армии, отец как-то неловко отвернулся и, наклонив голову, вышел из комнаты. «Что это с отцом? Неужели и он не выдержал?..» — подумал Иван и пошел вслед за ним. Отец сидел в другой комнате у стола, закрыв лицо руками. Плечи его судорожно подергивались от рыданий… Он плакал, не в силах больше молчаливо переносить тяжелое горе. Оно усиливалось расставанием с сыном, которого с детства считали в семье слишком робким, слабым. Из-за этого родители всегда его как-то особенно жалели, не позволяя даже выполнять самую обыкновенную работу по хозяйству. Ивану вспомнилось, как несколько лет назад, приехав на каникулы домой, он вместе с сестрой Надеждой и братом Василием копал картофель, собирал тыквы и переносил их во двор, к погребу. Пришел отец. Увидев, чем они заняты, забрал у Ивана мешок, который он собирался уносить, и тоном приказа сказал: