Рома Зверь - Дожди - пистолеты

Нет, я задумывался, когда я видел, что человек не просто к тебе липнет, а действительно влюблен. И тогда я вел себя немного аккуратней, потому как не хотел давать повод человеку понадеяться на что-то. Я все время пытался объяснить, что ну да, мы там типа занимаемся с тобой сексом, но это просто секс и за этим ничего нет. Я давал знать, я показывал, объяснял своими поступками.

Но ведь есть девушки, которые готовы на такие отношения? Я видел, что одна девушка любит меня, горит мной. И мне было очень неловко. Я старался не видеться с этим человеком и всем своим видом показывал ей, что ее чувства не взаимны. Не для того, чтобы ее унизить или оскорбить. Но я при каждой встрече показывал ей, что не ее люблю. Хотя она мне, конечно, интересна как женщина. Я вообще никогда в той своей жизни не говорил, что люблю. Просто так не говорил… Я даже искусственно слегонца отталкивал от себя. Тем самым объясняя, что мне приятно, конечно, с ней спать, обнимать, целовать. Но дальше это ни к чему не приведет. Хотя у нее, может, в голове другие какие-то были планы, мечты. Я не мог ее обманывать. Я же видел, что человек реально меня любит. Сохнет. И при любом моем капризе она тут же появляется. Но это что-то ведь значит, правильно? Во-о-от… я изредка пользовался этим. Потому что мне тоже было одиноко.

К Свете, наверное, были более взрослые чувства. Я рос. Я планировал. Я мечтал. Все было тверже, объемней. Например, с Настей — я ни о чем не думал. Мне просто было кайфово. Было легко. Это нельзя назвать любовью. Это была Великая Влюбленность. Но не любовь.

А со Светой была любовь… И предательство. А это очень серьезно. Меня до этого никто не предавал. Для меня нет границы между предательством и изменой. Это одно и то же. Мне кажется так. Нет? Не важно, как тебе человек об этом говорит. Самое главное, что он тебе говорит.

«Я еще встречалась с несколькими, и вообще, ты мне не нужен. И все у нас было не по-настоящему. И, короче, лучше тебе уехать». Для меня это было самое страшное, что можно было услышать в тот момент. Когда тебе говорят, что ты не нужен, что все было шуткой. «Все мои улыбки, все) отношения с тобой, поцелуи, все твои надежды — все было неправдой. Я тебя просто обманула». Когда это человек тебе говорит в лицо и идет провожать тебя до автовокзала — вот это страшно. Это реально страшно. Ты ничего не можешь поделать. Ты ничего не можешь сказать человеку. Это реальный шок. Тогда. А сейчас как было бы? Не знаю. Давай не будем возвращаться? Потому что это глупо… Я очень верил в ту любовь.

БРИЛЛИАНТОВЫЙ ВОЛОС

Потихонечку приходил в себя. Я понимал, конечно, что все впереди, что обязательно еще произойдет со мной что-то хорошее. Но в другом. Я другие цели ставил перед собой. Я внутренне как-то уже собирался уезжать. Мне нужно было плотно заняться учебой, потому что я много пропустил, помимо того, что я часто ездил к Свете, я еще занимался и общественной деятельностью. Мне, конечно, делали поблажки всевозможные. Но диплом все-таки нужно было защищать. Я углубился в учебу, в мысли о Москве: как я буду, что. С Бондаревым мы встречались часто, писали песни, придумывали акции, концерты.

Музыка стала жестче, гораздо жестче. Появилась какая-то щетина — жжжжжж. Ярая. Которую, может быть, я не замечал в текстах, но уже выявил для себя. И мне это нравилось. Мне нравилось быть очень жестким человеком. Начиная с пения, заканчивая поведением.

Я стал носить более «жесткую» одежду, более близкую к панку. Некая небрежность появилась. Я понял, что мало кто меня понимает, да и вряд ли когда-либо понимал, по большому счету. И я осознал, что я могу быть кем угодно. Я просто это использовал: начиная с романтика, заканчивая полным подонком. Я надевал футболки, красил их гуашью, обливался водой и смотрел, что получится. С таким испачканным телом и ходил. У меня были синие волосы. То есть полный протест. Синие волосы, зеленые волосы. Обычной зеленкой красил. Долго она отмывалась от головы. Но когда отмывалась, волосы все равно еще были зелеными. На солнце это было хорошо видно на моих волосах. Была такая песня, текст Бондарева там такой:

Бриллиантовой зеленью выкрасить волосПустить папиросой в толстого ФрицаБриллиантовый волос на морозе искритсяНичего не случилосьНичего не случитсяУ меня реально был на солнце бриллиантовый волос.Раскачали качели веселые детиНа коленях порвались буржуйские джинсыБриллиантовый волос на морозе искритсяНичего не случилосьНичего не случитсяА дальше:Просто плачет зима ледовитой картечьюПросто падают снегом замерзшие птицыБриллиантовый волос на солнце искритсяНичего не случилосьНичего не случится

В общем, такие были очень жесткие песни. Я ушел в альтернативу таганрожскую. Не то что альтернативу… Музыка была тяжеловата и немного странновата. Мы экспериментировали.

Говорят, что когда все хорошо, то нет вдохновения, а когда все фигово, пишутся хорошие песни. На самом деле это вранье. По-другому стоит вопрос: готов ли ты об этом рассказать или нет? Поэтому и пишутся песни. А когда ты не готов, ты пытаешься скрыть, закрыться какими-то словами, начать петь вообще о другом. Только не об этом. Потому что тебе стыдно, тебе больно. Тебе не хочется об этом вспоминать, думать. Поэтому у всех разные песни и получаются. Кто-то говорит: «Да, когда мне плохо, я пишу хорошие песни». На самом деле он не об этом пишет, абсолютно о другом. Себя обманывает. Поэтому тут неважно, хорошо тебе, плохо. Главное… Я недавно понял, главное — понять, что ты хочешь сказать, да? Людям если хочешь что-то сказать, надо обязательно сказать. Даже если ты думаешь, что тебя не поймут. Или тебе стыдно будет. Главное — сказать это. Потому что врать — невозможно. Невозможно что-то придумывать. Нереально. Это ж каким надо быть фантазером и профессионалом, чтобы придумать историю. Нафантазировать у себя в голове. Можно дофантазировать. Допридумывать, как бы ты хотел, как ты мечтал, как представлял. А так чтоб целиком — невозможно.

Я не посвящал песен конкретно ни Свете, ни ее предательству. У меня это плохо получалось бы. Я не знал тогда, как посвятить песню девушке. Можно написать какой угодно текст и сказать, что это посвящено какому-то человеку. Но это не будет правдой. Можно написать: «Изумрудный волос на морозе искрится, ничего не случилось, ничего не случится. Посвящается Светлане Ряшенцевой». Но это было бы неправдой. Ясно, что не надо вставлять слова «Света», «Новороссийск». Но все равно ты должен писать и думать о человеке. О каких-то эмоциях. А не о бриллиантовом волосе. А я не мог выразить идею так на бумаге, и для меня это было немного в подляк. Не по-пацански. Че я буду? Я-то знаю, что я люблю, что я буду сопли пускать, писать на бумаге непонятные слова. Просто спеть серенаду под окном — всегда пожалуйста. А писать о том, что со мной происходит в реале, тогда мне это не было интересно. Не понтово. Не круто. Круто писать о чем-то непонятном. Что не со мной. Что далеко. Белый снег, синий лед — вот такое. Как называется? Символизм? Типа. Не какая-то там бытовая фигня. Это что-то великое и непонятое. А что великое… никто не понимал, но все ходили и думали: ну, круто, да. Это теперь я научился быть откровенным, а тогда, значит, был — символистом, да? Прикольно…