Братья и сестры Наполеона. Исторические портреты - Рональд Фредерик Делдерфилд
Об отречении Жозефа от трона в Неаполе объявили в середине июля, и 31-го числа того же месяца неаполитанцам было заявлено, что их новым королем станет сын гасконского содержателя гостиницы, а также маршал Франции, зять Наполеона, великий герцог Берга и Клевеса, главный адмирал. Каролина была в восторге. Более года ей приходилось стоять за кулисами политики и отдавать предпочтение своей простоватой невестке Жюли, дочери мыловара, которая была королевой, в то время как сама Каролина оставалась великой герцогиней. Даже Жером, малыш семьи, уже несколько месяцев носил корону, а Полина, которая была слишком ленива для организации бала, стала княгиней еще в 1803 году. Каролина твердо решила, что она покажет себя такой королевой, которую неаполитанцы никогда не забудут, и королевская чета ушла с головой в работу по превращению своего двора в самый яркий камень в императорской диадеме. При этом они сделали его слабейшим звеном в той цепи, которую Наполеон растянул вокруг Европы, но тогда это было невозможно предвидеть.
Для Жозефа, человека наблюдательного, не потребовалось много времени, чтобы оценить степень своей общественной поддержки в Испании, и его уроки начались с первоначального путешествия в столицу. Когда Наполеон информировал его, что собирается сменить Бурбонов в Мадриде, он представил Жозефа группе прирученных испанских грандов, которые были покорены еще до появления императорского плана, но во время продвижения нового короля через Северо-западную Испанию даже для слуг и барабанщиков стало очевидным существо испанской поговорки того времени: «Жозеф мог бы положить испанскую корону себе в карман, но ему никогда не удастся преуспеть в том, чтобы надеть ее себе на голову». Жозеф тогда прямо писал своему брату: «Никто не говорил вашему величеству реальную правду… Остается фактом, что ни один испанец не находится на моей стороне. У меня здесь нет ни одного поддерживающего меня человека, за исключением тех, кто сопровождает меня». Это подтвердилось в тот момент, когда новый король въехал в свою столицу. Подобно средневековому владыке, он великодушно разбрасывал деньги в безмолвные толпы, но они оставались лежать там, где упали. Он образовал свой двор, но с настроением человека, вступающего во владение домом, возведенным на огнедышащем вулкане, и через несколько дней вулкан пришел в действие. Начали поступать новости о народных восстаниях по всей стране. И они не были сокрушены с такой же легкостью, с какой Мюрат разогнал мадридские толпы. Генерал Дюпон, окруженный близ Байлена с восемнадцатью тысячами человек, малодушно сдался плохо подготовленной армии кастонцев. Французская армия при жизни целого поколения не переживала такой катастрофы, и приливная волна самоуверенности прокатилась через полуостров и через Пиренеи в плененную Европу. Маршал Бессьер, бывший парикмахер, нанес поражение испанским армиям на поле боя, но из-за малодушия Дюпона вынужден был отступить, а у Жозефа не было никакого желания оставаться в своей новой столице без военной поддержки. Не будучи никогда военным и уже начиная сомневаться в мудрости смены Неаполя на Мадрид, новый король сбежал в Виторию. Его новый двор увязался за ним. Правление продолжалось всего лишь десять дней.
Если бы даже Наполеон и разделял дурные предчувствия своего брата в отношении испанской авантюры, для него было уже слишком поздно убираться оттуда. Вся Европа с интересом наблюдала за событиями на полуострове, и Наполеон понимал, что нужно немедленно что-то сделать, чтобы поднять веру в непобедимость Франции. Собрав ветеранов из Парижа и Германии наряду с такими легендарными бойцами, как Массена, Сульт, Ней, Ланн, Ожеро, Мортье и Лефевр, он поспешно послал Великую армию через границы и сам направился в Бургос, который был захвачен и разграблен с такой быстротой, которая вызвала у Жозефа новые сомнения в отношении будущего. К тому времени, когда разгромленные испанские новобранцы были рассеяны, началась ужасная осада Сарагоссы, и теперь Жозеф совершенно уверился, что его братья Люсьен и Луи были правы, отказавшись от испанской короны. Он не только приходил в отчаяние от жизни среди множества фанатичных врагов, но начинал сомневаться в доброй воле своего брата, так как Наполеон уже поговаривал об аннексии Францией северо-западных провинций Испании, и Жозеф мог видеть, как его королевство начало рассыпаться еще до того, как он успел распаковаться. Люсьен, описывавший этот момент в последующие годы, отмечал, что Жозеф был настолько обижен угрозой Наполеона расчленить Испанию, что даже прибег к колдовству и пробил портрет своего брата пистолетными выстрелами в упор. Это читается как один из риторических выпадов Люсьена, из-за которых он имел большие неприятности в бытность молодым республиканцем на юге страны, но остается фактом, что Жозеф последовательно выступал на стороне национальных прав Испании и принялся за работу вместе со своей добропорядочной женой Жюли, пытаясь завоевать доверие новых подданных всеми средствами, имевшимися в его распоряжении. Куда бы он ни поехал, он поддерживал Церковь, выступая как преданный католик, но его добрые намерения были подорваны действиями Наполеона, закрывшего две трети монастырей в Испании, а затем и запретившего инквизицию. Присутствие Наполеона в Мадриде в то время было крайне стеснительным для Жозефа, поскольку именно Наполеон, а не король, был автором всех декретов и прокламаций, а некоторые из последних звучали весьма знакомо. «Испанцы, — объявлял он населению, которое в большинстве своем было безграмотно, — ваши судьбы в ваших руках! Пусть ваш король удостоверится в вашей любви и доверии, и вы станете более могущественными и счастливыми, чем когда-либо! Я разорвал путы, которые связывали народ, я дал вам вместо абсолютной умеренную и конституционную монархию. От вас зависит, станет ли эта конституция законом.
Но если все мои усилия окажутся бесполезными и вы не откликнетесь на мое доверие, мне останется лишь обращаться с вами как с населением завоеванных провинций и найти моему брату другой трон. И тогда я помещу корону Испании на свою собственную голову и буду знать, как заставить нечестивцев задрожать!»
Но
