Рождённый в блуде. Жизнь и деяния первого российского царя Ивана Васильевича Грозного - Павел Федорович Николаев

И вот вместо того, чтобы покаяться в своих грехах, он решил взыскать за грехи других (20-летней давности, так как более поздних при всей изощрённости своего разрушительного ума не нашёл). Понимая, что возможные ответчики за проступки, которые пришлись ему не по нутру, прибегнут к защите церкви, царь объявлял её пастырям: «А на епископов, и на архимандритов, и на игуменов обида такая: захочет государь кого из бояр своих или из приказных людей за провинности казнить – а они за тех перед государем заступаются».

Бывшее своеволие бояр и заступничество церкви за них подвигли царя на чрезвычайные меры: «Не захотел государь тех изменных дел терпеть и оставил государство своё».

Ситуация сложилась неординарная. Вся предшествующая история была заполнена эпизодами кровавой борьбы за престол, а здесь? А здесь молодой и энергичный государь, перенёсший восточные границы Руси за Волгу и бросивший вызов латинянам, оставлял страну, народ! Для психологии средневекового человека такой ход царя был слишком силён. Остаться без государя? Такое просто не вмещалось в голову обывателя. Москвичи в буквальном смысле слова взвились. Царь явно и рассчитывал на это, прислав московскому купечеству и всем христианам города другую грамоту. «А в той грамоте к ним писано, чтобы они никакого сомнения в себе не держали: гнева на них и опалы никакой нет».

Ну а раз гнева царя на простых людей нет, не оставаться же им с теми, на кого он есть? И повалил народ в Александровскую слободу. Государь «от великой жалости сердечной», как отмечает летописец, допустил челобитчиков пред очи свои и согласился вернуться на царство, правда на своих условиях. «Принял же челобитье государь на том, что ему, государю, изменников своих наказывать, а иных казнить, а имущество их себе брать. Двор ему себе и на весь свой обиход учините особый, а бояр, и окольничих, и дворецкого, и казначеев, и дьяков, и всяких приказных людей, да и дворян, и детей боярских, и стольников, и стряпчих, и жильцов учинити себе особно… и всяких дворовых людей на всякий обиход, да и стрельцов приговорил учинити себе особно».

С этого и началось то, что получило название «опричнина»[20]. Требование опричнины не было, конечно, импульсивным всплеском тёмной души самодура, который давно уже терзался от мысли, что его действия могут как-то ограничиваться и осуждаться. В своём цезарианском представлении о власти царь считал всех своих подданных рабами, над телами и душами которых волен только он: «Жаловать же своих холопов вольны, а и казнить вольны же». Главным в этой формуле была для Ивана её вторая часть – казнить.

Наиболее проницательные люди из царского окружения давно заметили лютость и бесчувственность молодого государя, склонность его к неоправданной жестокости. Свидетельство об этом мы находим в рассказе о митрополите Макарии.

«В некую ночную пору стоял святитель на обычной молитве и возгласил громким голосом:

– Ох, мне, грешному! Грядёт нечестие и разделение земли! Господи, пощади, пощади! Утоли гнев свой. Если не помилуешь нас за грехи наши, то хоть не при мне, после смерти моей! Не дай мне, Господи, видеть этого.

И пролил горькие слёзы. Услышал это келейник его и удивился, думая про себя: „Грядет нечестие, и кровопролитие, и разделение земли".

Так и случилось. Задолго до опричнины видел видение сие».

И вот беда пришла. Правда, немногие ещё догадывались об этом, тем более в среде простых обывателей. Условия царя приняли безоговорочно. А он потребовал: «А на свой обиход повелел государь города и волости брать: Можайск, Вязьму, Козельск, Ярославец, Медынь, Суздаль с Шуей, Галич со всеми пригородами, Вологду, Устюг, Каргополь и иные. Также в Кремле повелел для двора своего особое место расчищать. И на Посаде московском повелел улицы в опричнину брать: Чертольскую улицу, да Арбатскую, да половину Никитской, и до Новодевичьего монастыря, да слободы московские себе в опричнину повелел брать».

Оговорённые территории царь оставлял под своей юрисдикцией, а остальные «отдавал» земщине. Ведать этими землями надлежало князьям Ивану Дмитриевичу Бельскому и Ивану Фёдоровичу Мстиславскому. Конечно, это не значило, что Иван отказывался от большей части территорий России, но он лишал их своего покровительства, своей милости. К чему это вело, россияне поняли позже, а пока с радостью встретили «уступку» государя: «И архиепископы, и епископы все, и весь Освящённый собор, да и бояре, и приказные люди во всём том положились на государеву волю».

Для начала Иван IV приговорил взять с земщины за свой отъезд (!) сто тысяч рублей. Мелочная душонка была у начинающего деспота.

Символ

Ещё за год до введения опричнины иностранцы отмечали, что российский монарх свободно разъезжал по Москве без всякой охраны, в сопровождении лишь одного служителя, который бил в небольшой барабан. Но после того, как пролилась первая боярская кровь, положение изменилось коренным образом.

Опричник

Охранным корпусом царя стала опричная тысяча. Принятию в опричное войско предшествовал строгий отбор: исследовался род, из которого происходил кандидат, семейные связи, имена тех, с кем он был знаком или дружен. Прошедший проверку приносил присягу: «Я клянусь быть верным государю и великому князю и его государству, молодым князьям и великой княгине и не молчать о всём дурном, что я знаю, слыхал или услышу, что замышляется тем или другим против царя или великого князя, его государства, молодых князей и царицы. Я клянусь также не есть и не пить вместе с земщиной и не иметь с ними ничего общего. На этом целую я крест».

После присяги опричник уже не мог общаться ни с кем, кроме опричников. Исключённый из общества остальных людей, именуемых отныне «земщиной», поставленный над ними, он мог их только грабить, убивать, насиловать. Опричника, уличённого в знакомстве или приятельстве с неопричником, убивали без суда, уничтожалась и вся семья того «земца», с кем он был связан.

Лифляндские рыцари Иоганн Таубе и Элерт Крузе, служившие при дворе Ивана IV, так описывали внешний вид опричников: «Избранные (или опричники) должны во время езды иметь известное и заметное отличие, именно следующее: собачьи головы на шее у лошади и метлу на кнутовище. Это обозначает, что они сперва кусают, как собаки, а затем выметают всё