Ханс фон Люк - На острие танкового клина. Воспоминания офицера вермахта 1939-1945
Слава богу, связь с Роммелем наладили. Создалось чрезвычайно опасное положение. В районе Найтсбриджа, к юго-западу от Тобрука, наступление Африканского корпуса захлебнулось под огнем британской артиллерии и интенсивными налетами Королевских ВВС. Скоро застопорилась и лобовая атака итальянцев на севере.
Мне удалось создать фронт обороны на востоке. К счастью для нас, наступление британцев с востока в большей степени нацеливалось на две танковые дивизии Африканского корпуса. Британцы предположили, что Роммель попытается прорваться в восточном направлении. На этом строилась их диспозиция в несколько последующих дней. И тут Роммель принял одно из своих внезапных решений: он приказал Африканскому корпусу вырываться из окружения не на восток, а на запад, через минные поля под Газалой. Моя задача состояла в том, чтобы прикрывать отступление от возможного прорыва британцев с восточного направления и предотвратить фланговый маневр противника на окружение с юга.
Пять дней я – накачанный морфием – сидел в своем вездеходе, пока утром 1 июня Роммелю не удалось наконец с помощью саперов проложить коридоры в минных заграждениях и вытащить Африканский корпус из окружения, хотя из-за нехватки горючего ему и пришлось бросить немало техники. Мы стали последними, кто вышел из боевого соприкосновения с противником и отправился в район сосредоточения в тылу у итальянцев.
Рана моя внушала опасения.
– Я больше не могу ни за что поручиться, – предупредил меня врач. – Вам немедленно надо в Дерну, на эвакуационный пункт.
Я тоже понимал, что дальше так продолжаться не может, однако все еще надеялся, что в Дерне меня поставят на ноги. С тяжелым сердцем я передал командование Эверту и, чуть не плача от злости и отчаяния, позволил старому доброму Мантею и верному Беку отвезти меня в Дерну. К моему огромному огорчению, врачи там установили, что из-за моего пятидневного сидения в вездеходе да еще из-за песка и пыли, поднятых гибли, рана загноилась.
– Вам нужно сейчас же ехать в Германию – в порту как раз стоит итальянский госпитальный корабль. Завтра вы будете в Европе, – вот такой окончательный приговор вынес мне врач. Страшно расстроенный, я на следующий день перекочевал на судно. Адьё, Африка, – прощай, но ненадолго.
Я оказался на крупном лайнере, приспособленном для транспортировки раненых и снабженном огромным красным крестом. Потом я слышал, что корабль тот потопили на обратном пути в Африку, будто бы по причине того, что на нем находились военные грузы. Меня устроили в маленькой каюте, где я лежал, досадуя на судьбу. На следующее утро мы причалили на Сицилии.
По причине тяжести моего ранения я оказался на операционном столе в числе первых. Заправлял всем в госпитале итальянский хирург, который, как шепнула мне медсестра, раньше работал в одной из лучших итальянских клиник. Повязки сняли, боль усилилась, стало особенно тяжело, принимая во внимание, что морфия мне не давали уже с позавчерашнего дня.
– Нельзя допустить возникновения у вас зависимости, – пояснил врач. – Рана, слава богу, не страшная. Сначала почистим ее, а потом пойдем дальше.
Затем меня подготовили к операции, сказав, что обезболивающие берегут для самых тяжелых случаев.
– Сожмите зубы покрепче, – приказали мне коротко и жестко. Две сестры навалились на меня и прижали к столу, а доктор, казавшийся мне мясником, принялся ковыряться в ране. Я кричал, точно животное, и думал, что вот-вот потеряю сознание от боли. И тут раздался голос:
– Постойте, пожалуйста, – рядом с собой я увидел генерала фон Ферста, командира 15-й танковой дивизии[59]. – Что с вами, Люк? Что вы так орете?
Я обрисовал ему положение и попросил распорядиться сделать мне обезболивание. Тут врачу пришлось сдаться, а посему остальная часть операции прошла вполне сносно.
Генерал фон Ферст сказал мне, что тоже был ранен, причем недалеко от того места, где зацепило меня. Генерал Гаузе и полковник Вестфаль из штаба Роммеля тоже получили ранения. Последнее, что знал о делах у Роммеля фон Ферст, это то, что после успешного прорыва на запад Африканский корпус перегруппировывается для продолжения наступления.
После того как мне оказали помощь, я в обществе фон Ферста отправился на континент. Мы обсуждали шансы Роммеля на прорыв в Египет в условиях нехватки снабжения. В Неаполе меня вновь осмотрели и сочли способным следовать дальше.
На следующее утро итальянский санитарный эшелон увез меня на север. Хотя я не мог стоять, меня радовало путешествие по северной итальянской равнине и дорога через Альпы. Сияло солнце, и местность казалась прекрасной. Ничего вокруг не говорило о том, что Италия тоже ведет войну. Врачи и сестры обращались с нами в пути просто великолепно. После лишений и жарких боев в пустыне меня буквально пленило приятное чувство покоя.
На австрийской границе нас перевели в немецкий санитарный вагон, который прицепили к обычному составу, и мы в итоге оказались в Эсслингене, в маленьком промышленном городке неподалеку от Штуттгарта. Нас было там всего трое, в том числе молодой офицер запаса из моего батальона. Муниципальную больницу, расположенную в живописном месте среди гор на окраине города, превратили в военный госпиталь. До нашего прибытия там находились только раненые с Восточного фронта.
Пока что Эсслингену повезло, война почти не затронула его, если не считать очередей и талонов, ставших повседневностью для местных жителей. Ничего было не достать. Хорошо, что я разжился кофе и сигаретами перед отъездом из Северной Африки, потому что тут это ценилось дороже золота.
Я стремился поскорее встать на ноги. Через несколько недель я уже мог передвигаться на костылях, а потом и – осторожно – с палочкой. Мать и сестра приехали повидаться со мной из Фленсбурга, проделав нелегкий пусть через всю Германию. По причине воздушных налетов поезда передвигались медленно, с большими задержками. Приехал мой дядя из Штуттгарта, и мы наслаждались настоящим кофе и эрзац-печеньем на залитой солнцем террасе.
Северная Африка сделалась бесконечно далекой. Но я не забывал о ней, каждый день усаживаясь у радиоприемника и жадно внимая новостям с этого ТВД. Через две недели после моего поступления в госпиталь стало известно, что 21 июня 1942 г. Роммель вошел в Тобрук и южноафриканский генерал Клоппер сдал ему город. Это стоило противнику 30 000 попавшими в плен, не говоря уже о доставшихся немцам запасах военных материалов, в том числе и топлива, острый недостаток которого мы ощущали все время. Сразу же за тем мы узнали, что Роммель немедленно устремился на восток и 23 июня пересек границу Египта. Всего в пятьдесят лет Роммель стал фельдмаршалом. Между тем своей жене он признался потом, что предпочел бы, чтобы Гитлер не повышал его, а дал бы хоть одну дополнительную дивизию.
