Михаил Антонов - Право и общество в концепции Георгия Давидовича Гурвича
Ниже будут представлены важнейшие элементы правовой доктрины мыслителя, такие как учение о формах и системе правового общения, нормативных фактах (правовая онтология), о юридическом опыте (правовая гносеология), о правовых ценностях и общественном идеале (правовая аксиология).
2. Правовая онтология
Этот аспект в наибольшей степени отражает оригинальность правового учения Гурвича. В противоположность теориям свободного права мыслитель не искал отличительный признак права в его фактичности, предполагающей (в неокантианской постановке вопроса) обязательное противопоставление нормы и факта. Факт и норма объединяются ученым в единую конструкцию нормативного факта, в которой право оказывается тождественным правовому общению (императивно-атрибутивной коммуникации по поводу идеи справедливости). С этой точки зрения единство онтологических и аксиологических основ составляет отличительную черту предлагаемого мыслителем видения права, которое он сам характеризовал как идеал-реализм: единство ценностей и бытия, сущего и должного, нормы и отношения. Как видно из приводимого ниже определения, право не сводится ни к норме как форме абстрагирования существенных и ценностно обусловленных моментов социального отношения, ни к эмпирическим фактам, повторяемость и распространенность которых придавала бы им характер общезначимости. Право есть именно «попытка» – стремление человеческого духа (на индивидуальном и групповом уровнях) к конструированию социальной действительности на основании той или иной формы восприятия справедливости.
Эти аспекты органично соединены мыслителем в определении права, которое он, с незначительными изменениями, использует во всем цикле своих юридических работ. В последней работе по юридической тематике[645] Гурвич определяет право как «попытку осуществить в данных социальных условиях идею справедливости (предварительного и по своей сущности многообразного примирения противоречивых духовных ценностей, воплощенных в данной социальной структуре) путем многостороннего императивно-атрибутивного регулирования, основанного на неразрывной связи между правопритязаниями и обязанностями; это регулирование обретает действенность через нормативные факты, которые придают регулированию социальную гарантию эффективности, и может в некоторых случаях обеспечивать выполнение своих требований посредством заранее установленного внешнего принуждения, что не предполагается как обязательное». Это определение в основных чертах повторяет дефиницию, впервые данную праву Гурвичем в 1931 г.[646]
Как видно, мыслитель отходит от традиционного определения права как нормы, поскольку это ограничивало бы сферу правовой действительности только логической формой ее отражения. Право имеет нормирующий, регулирующий характер, но оно необязательно связано с логической конструкцией, каковой мыслитель считал норму. Нормирующий и общеобязательный характер права воспринимается на уровне коллективной ментальности и потому разделяется всеми участниками правового общения в рамках той или иной правовой общности, – это фактическое свойство права Гурвич обозначает понятием «нормативный факт». Нормативный факт (или норма права в широком смысле слова) предстает в теории мыслителя как единство сущего и должного[647]. Норма становится правовой только в процессе общения, порождается в коммуникативном действии и в этом смысле может рассматриваться как референтная посылка для дальнейшего поведения участников общения, ориентированных на идею справедливости[648]. Поэтому Гурвич считал несостоятельными реляционистские теории права, рассматривающие его как урегулированные нормами отношения: социальные отношения не следуют нормам, но их порождают[649].
Как видно, понятие нормативного факта вовсе не предполагает обязательной нормативности (логического оформления правовых предписаний в форме общеобязательных правовых текстов), а представляет собой одну из форм спонтанной организации правового общения[650], охватывающих любые проявления социальной действительности, способные породить право[651]. Нормативными фактами являются собственно те социальные группы, «которые одним и тем же действием и порождают право, и основывают на нем свое существование, которые творят свое бытие путем создания права, служащего им в качестве основания»[652]; точнее, в которых «доминирует активная социабельность и которые реализуют некие положительные ценности, порождая тем самым правовое регулирование»[653]. Согласно другому определению нормативный факт – это «спонтанные источники позитивации права, его достоверности, источник источников права и основание бесконечного динамизма, составляющего подлинную жизнь права»[654]. Таким образом, нормативный факт является наиболее общей категорией социологического анализа права у Гурвича, включающей в себя все социальные связи, группы и общественные механизмы, через существование и деятельность которых реализуются положительные юридические ценности[655].
Здесь нужно отметить важный аспект – отличие концепции Гурвича от теории социальных фактов Дюркгейма. Если для последнего социальный факт – любое явление, связанное с принуждением, идущим из сферы коллективного сознания либо же от социальных институтов, то для Гурвича нормативные факты – это сами формы общения, вне которых право не может существовать как таковое (при этом принуждение не является обязательным признаком права, а нормативные факты по определению не зависят от социальных институтов). Нормативные факты возникают на основе общезначимых ценностей и развиваются во взаимодействии индивидов и социальных групп, в результате чего появляются и приобретают общезначимую форму субъективные притязания и коррелирующие с ними обязанности.
Взаимосвязь нормативных фактов и социума носит диалектический характер: с одной стороны, такие факты являются продуктом развития социального целого, а с другой – направляют и изменяют процессы социального развития. Здесь важно вспомнить о своеобразном понимании причинности в концепции Гурвича, поскольку следование нормативных фактов и правовой системы в целом за социальной динамикой не предполагает автоматизма, механического отражения происходящих перемен. Диалектика нормативного факта и общества как тотального социального явления предполагает социальную динамику, в рамках которой индивиды, социальные группы и союзы стремятся (само право в этом контексте мыслитель определяет как «попытку») преодолеть встречающиеся на их пути трудности и спонтанно создают для этого особые формы социабельности (нормативные факты), ориентированные на идею справедливости и на регламентирование своих отношений по императивно-атрибутивному принципу.
Мыслитель выстраивает своеобразную иерархию нормативных фактов: нормативные факты, выработанные глобальными обществами, общественными группами и, наконец, возникшие непосредственно из форм социабельности. Для возникновения нормативных фактов необходимы и определенные предпосылки: возможность реализации в той или иной форме общения коллективных ценностей, которым бы подчинялись субъекты правового регулирования[656]; преобладание в социальных явлениях активных элементов, без которых проявления социабельности оставались бы на уровне внеправового (этического, религиозного) регулирования[657].
Конец ознакомительного фрагмента.
Примечания
1
Гурвич рассматривает себя выразителем основной идеи французской социологии – идеи синтеза «отвлеченных начал» теоретического и практического подхода к социальной действительности (Gurvitch G. La vocation de la sociologie française est de produire une jonction entre la sociologie théorique et la recherche empirique // Gurvitch G. Ecrits allemands. Paris: L’Harmattan, 2006. Vol. 3). Хотя в такой идее скорее можно найти следы влияния русской философии Серебряного века, чем традиций школы Дюркгейма (Antonov M. Georges Gurvitch et l’influence russe // Anamnèse. 2005. No. 1).
2
Несмотря на то что данный термин несколько ранее использовался немецким социологом Теодором Литтом, Гурвич настаивает на том, что термин «взаимодополняемость перспектив» был сформулирован им независимо от Литта, с опорой на идеи Лейбница (Gurvitch G. Réponse a une critique. Lettre ouverte a Professeur L. von Wiese // Cahiers Internationauxde Sociologie. 1952. No. 11. Р. 96).
