Валерий Цапков - Шоколадная медаль

Буквально силой заталкивая старика в кабину, Олегов не забывал оглядываться по сторонам.

- Теперь порядок... На, одень! - Олегов протянул старику свой выцветший на солнце чепчик, тот послушно нахлобучил его на седую голову.

Он вел машину в сторону Хар-Ханы, на другой конец города, ехали они молча, каждый что-то хотел спросить, но не решался. На полпути, проезжая через огромный, на несколько километров пустырь, Олегов свернул с дороги, отъехал метров на пятьсот и остановился.

Городской шум доносился до них глухо, Олегов слышал стук своего сердца и свист крыльев вентилятора двигателя, который никак не мог остановиться.

- Ладно, старик, рассказывай, кто ты, как в Кабуле оказался, грубовато, чтобы не показывать жалость к этому дрожащему старику, спросил Олегов.

- Вы не из НКВД? - с надеждой спросил старик.

- Нет, я просто офицер, старший лейтенант воздушно-десантных войск.

- Поручик, стало быть. Я тоже был поручик, - прошепелявил старик, у него спереди явно не хватало зубов.

- Поручик?! Да сколько ж тебе лет? Я думал, все уже вымерли.

- И я скоро...

- Ладно, старик, у меня мало времени, рассказывай все по порядку. Когда из России бежал?

- Не бежал, а отступил в составе вверенного мне взвода, - с обидой прошепелявил старик, - В мае двадцать первого года...

- Так сколько тебе лет?!

- Я уже давно не считаю, зажился, забыл про меня наш Господь...

- Кончай ты эту песню, - грубовато прервал его Олегов, - рассказывай.

- ...Моя фамилия была Колосовский, кто были мои, я вам говорить не буду, для вас это будет лишь пустой звук. Год прослужил в Семеновском полку, меня взяли в Генштаб, я с училища проявил недурные способности в тактическом искусстве. В Генштабе мне пришлось точить карандаши таким старым пердунам, как я сейчас, и поливать цветы на окне, мой начальник отделения весь день только и делал, что кактусы свои холил, у него коллекция в кабинете была...

- Дальше, дальше...

- А дальше была революция, она меня застала в Самарканде, куда меня заслали, когда я случайно чернила вылил на какой-то колючий хвост редкой породы. Вы наступали, мы - отступали - и вот я здесь. Какой сейчас год? А, впрочем, не важно, мне уже все равно...

- А Гаури, кто ее родители?

Старик снова испуганно задрожал, схватил костлявой рукой за плечо.

- Господи, откуда вы ее знаете? Вы ей не причините зла?

- Старик, я ее видел всего один раз, у одного индуса...

- Вы вхожи в дом этого человека?! - недоверчиво спросил старик.

- Рассказывать будете? А то высажу здесь...

- Ее мать умерла при родах в Пешеваре, мы там жили одно время. Мечтала стать актрисой, но не судьба... А отец, мой сын, был военный летчик, разбился на вашем самолете...

- Старик, ты ничего не путаешь? Где он служил, какой стране?

- Я же сказал, в Пакистане, - прошепелявил старик.

- На нашем самолете?

- Да! Он назывался МИГ и еще какая-то цифра, я забыл.

- В Пакистане? Там никогда не было наших самолетов!

- Были, - упорно возразил старик, - я же помню. В День Республики, в марте шестьдесят шестого года на военном параде мой сын летел на МИГе, а по площади шли ваши танки. Я даже гордился, что это русская техника, хвастался, что я тоже русский... А через день самолет врезался в гору... С тех пор Гаури без отца, ей тогда был всего год..

Слезы текли по щекам старика, он не замечал их, погруженный в воспоминания. Олегову стало неловко, он почувствовал себя мучителем.

- А его мать... То есть, ваша жена?

Старик пожевал бороду, вытер мокрую щеку и ответил:

- Мы отступали пешком, у нее был тиф. Я оставил ее в маленьком грязном кишлаке, на краю пустыни. Отдал декханам все деньги, которые у меня были, просил выходить... Ее звали Варя. Варя умоляла не оставлять сына, взять с собой. Мы шли по пустыне, свою воду я отдавал ему, кормил только грязным изюмом, больше ничего не было. Мальчика выворачивало кровавым поносом, но я донес его до оазиса... Вот моя Варя..

Старик достал из глубины грязных серых одежд фланелевую тряпочку и, бережно развернув ее, достал золотой медальон без крышки.

- Крышечку пришлось продать, иначе бы мы умерли от голода.

Олегов бережно взял в руки медальон, женское лицо было трудно различимо, краски местами осыпались. Олегов вздохнул.

- И что, не пытался найти?

- В посольство меня даже не пустили. А потом даже приказали афганцам, чтобы мне запретили играть в хороших ресторанах...

- Это еще почему?

- Не только мне. За антисоветскую пропаганду, - важно прошепелявил старик.

- Ну, дед, ты даешь! В твоем возрасте как-то не солидно. А как же ты агитировал?

Старик откашлялся и неожиданно помолодевшим голосом запел:

- Конфетки- бараночки,

Словно лебеди-саночки...

Поперхнувшись, он зашелся тяжелым кашлем. Олегову неловко было глядеть, как трясется его голова, как старик серым рукавом ветхого халата вытирает слюну. Откашлявшись, старик снова заговорил, путаясь в своих воспоминаниях. Олегов слушал его , ерзая от нетерпения, время летело, но неловко было как-то прервать старика, снова рассказывавшего о пустыне, каком-то пороховом заводе в Кабуле, построенном на золото советской России, попытке диверсии, ранении, двенадцати месяцах в кандалах, бегстве и поисках ребенка в притонах, переходе по козьей тропе через линию Дюранда в Британскую Индию, вдруг превратившуюся в Западный Пакистан...

- А сетх, он что, друг тебе? - грубовато перебил старика Олегов.

- Хозяин. Меня ведь из ресторана выгнали еще в семьдесят девятом , как вы сюда пришли. Гаури маленькая еще была, по российским понятиям маленькая, а здесь двенадцать лет - уже невеста. Так я и задолжал брату Маскуда, упокой его душу, Господи, хороший был человек. А приехал Маскуд, хотел сначала простить долг, а как узнал про внучку, совсем закабалил...

- А что с братцем его случилось? - рассеянно спросил Олегов.

- Ваши убили, - нехотя произнес старик и тяжело вздохнул.

- За что?

- Ни за что. Из Индии на свою же свадьбу вез в Кабул подарки. Ваш офицер подстерег под Фаррахом, ограбил и всех убил, в пропасть сбросил.

- Врешь!

- Люди говорят... - неопределенно произнес старик и добавил, -Раньше советских все любили, в дуканах и на базаре сразу бакшиш давали. Кто в России был, того уважали больше, чем того, кто был в Мекке. Все думали, что советские - какие-то особые люди, бензин и хлеб даром дают. А потом пришли вы сами...

Последнюю фразу старик произнес с горечью. Олегову стало неловко, он попытался что-то сказать:

- Так бензин и хлеб и сейчас даром даем.

- Да я ведь и не спорю, - тяжело вздохнул старик и задумался.

- Ладно старик, давай без политики. Где ты живешь?

- В Ашокан- Арофане.