Семен Гейченко - Завет внуку

Нужно думать, что, кроме этих тростей, у Пушкина были и другие палки-трости. Одну из них он изобразил на своем михайловском рисунке. Другую изобразил на портрете Пушкина его современник художник П. Чернецов в 1830 году.

Были у Пушкина и две трости железные. Одна из них находится в михайловском кабинете поэта. Она кованная из круглого железа, с Т-образной ручкой, с четырехгранным наконечником-острием. Трость поступила в Михайловское из Пушкинского Дома Академии наук СССР в канун торжественного открытия восстановленного дома-музея, в 150-летнюю годовщину со дня рождения Пушкина. В фонды Пушкинского Дома она была передана Одесским художественным музеем в 1938 году. Эту палку завел себе Пушкин, когда жил в Кишиневе. О ней рассказывают в своих мемуарах М. де Рибас и И. Липранди.

Уезжая из Кишинева в Одессу, Пушкин захватил с собой и свой железный посох. Пушкин любил гулять по улицам города, фигуристо размахивая своей палкой. Об этом рассказывают современники поэта — одесситы. Уезжая в Михайловское, Пушкин оставил трость своему приятелю А. Мерзлякову, от него она перешла к поэту А. Подолинскому, затем к сыну адъютанта графа М. Воронцова — Ягницкому, который, в свою очередь, подарил ее своему знакомому И. Донцову. В 1880-х годах Донцов подарил ее одесситу И. Тройницкому.

В своей книге «Прошлое и настоящее» народный артист СССР А. Леонидов, живший в 80-х годах в Одессе, рассказывает, что эту палку Н. Тройницкий пожертвовал в Одесский музей история и древности. Выло это в 1887 году. В 1899 году трость экспонировалась на пушкинской юбилейной выставке в Одессе среди других пушкинских реликвий.

Вспоминая свой железный кишиневско-одесский посох, Пушкин завел себе в Михайловском новый, тоже железный. Это было изделие местного кузнеца. При Пушкине хорошие кузнецы были здесь повсюду — на Ворониче, в Святогорском монастыре, у Ганнибалов в Петровском, да и в самом Михайловском, хоть и полузаброшенная, кузница тоже была. На Псковщине исстари железные предметы сельского обихода, такие, как лошадиная подкова, удила, топор, лопата, посох, кочерга, изготавливались на том месте, где жил их владелец. Они отличались особенностями, которые были характерны для местности.

Одесская палка Пушкина имеет размеры: длина 88,5 сантиметра, ручка 10,5 сантиметра, вес 2 килограмма 400 граммов (6 фунтов).

Каков же был Михайловский посох Пушкина? Вот что говорится об этом в народных рассказах, опубликованных в дореволюционной печати в разное время.

Рассказ кучера Пушкина Петра Парфенова: «Палка у него завсегда железная в руках, девяти фунтов весу, уйдет в поле, палку кверху бросает, ловит ее на лету, словно тамбур-мажор» (запись 1859 года).

Еще запись крестьянина из деревни Гайки, что рядом с Михайловским: «Бывало, идет Александр Сергеевич, возьмет свою палку и кинет вперед, дойдет до нее, поднимет и опять бросит вперед, продолжая Другой раз кидать ее до тех пор, пока приходит домой».

Не забыл про нее записать в своем доносе 1826 года и шпион А. Бошняк, когда описывал сельскую жизнь Пушкина: «На ярмарке Святогорского Успенского монастыря Пушкин был в рубашке, подпоясанной розовою ленточкою, в соломенной широкополой шляпе и с железною палкою в руке».

Вспоминает эту деревенскую трость в своей книге и первый биограф Пушкина П. Анненков: «Михайловский посох пригодился Пушкину, когда он упал с лошадью на льду и сильно ушибся, о чем писал П. Вяземскому 28 января 1825 года. Когда врачи освидетельствовали в Пскове здоровье Пушкина, они установили, что больной имел в нижних конечностях, особенно на правой голени, повсеместное расширение кровевозвратных жил, отчего коллежский секретарь Пушкин затруднен в движении вообще, и посох был объявлен для него необходимой вещью».

В 1826 году Пушкин нарисовал свой автопортрет на странице рукописи романа «Евгений Онегин». Он изобразил себя во весь рост, с палкой в правой руке. У этой палки ручка в виде буквы «Т», она очень похожа на ту железную трость, о которой повествуется в рассказах местных крестьян. Нужно заметить, что Пушкин рисовал обычно лишь то, что ему правилось и что ему хотелось поведать не только самому себе, но и людям. Он был очень точен в своих изображениях.

Предание сохранило нам рассказ и о конце железного посоха Пушкина. Вот как это будто бы произошло.

Когда Пушкин в конце жизни (в 1835 году) «вновь посетил» свои родные места, он решил навестить подругу юности своей Евпраксию Николаевну Вульф из Тригорского, вышедшую в 1831 году замуж за псковского помещика барона Б. Вревского и жившую в его имении Голубово, находящемся неподалеку от Михайловского.

Здесь он провел несколько дней. Покидая радушный дом, Пушкин бросил свой заветный посох в голубовский пруд на память о свидании, разлуке, как клятву вновь посетить это место…

Эту трость мы вскоре после войны пытались найти в голубовском пруду, ездили туда с потомком Вревских, но, увы, пруд почти совсем заглох и зарос, и наши поиски ни к чему не привели…

В феврале 1937 года, в канун 100-летия со дня смерти великого поэта, в Пушкинских Горах состоялось торжественное памятное собрание. На него пришли жители окрестных сел, деревень, учителя и учащиеся местных школ. Пришли и самые старые люди пушкинского Святогорья. Самым молодым из них было не менее 70–75 лет, а старым по 100 и больше. Их собрали, чтобы они поведали о том, что они слышали о Пушкине от своих дедов, когда были малыми ребятами. И старики рассказали о многом, о том, как Пушкин любил теребить лен, как помогал рыбакам на Сороти сети к берегу тянуть, как залезал он на церковную колокольню и весело бил в колокола…

А некий старец Иван Гаврилович Гаврилов рассказал о том, как Пушкин захаживал в кузницу и бил сплеча большим молотом по наковальне. А Иван Павлов, житель деревни, что у озера Белогули, имевший возраст больше ста лет, рассказал, как «много лет тому назад приехавшие из Питера в Михайловское ученые-знатоки нашли в нянином домике тростку и вызвали всех здешних стариков для опознания сей трости — мол, пушкинская ли она, а когда уверились, то увезли ее в Питер».

Обо всем этом было напечатано на страницах газеты «Пушкинский колхозник» в номере от 18 феврали 1937 года. Есть ли истина в этих рассказах, сколько правды в том, что нам кажется плодом фантазии, — этот вопрос предстоит еще решить исследователям и хранителям пушкинских реликвий. Историческая наука утверждает, что народные воспоминания не случайно называются выражением народной мудрости.

Есть вещи и события, которые парод не хочет запомнить, а есть, наоборот, вощи, которые народ цепко хранит в памяти своей и передает из поколения в поколение, в вечность.