Виктор Леонов - Лицом к лицу

Рядом с Лысенко лежал ветеран отряда, наш «старейшина» — главстаршина Анатолий Баринов. В базе жена и двое детей Баринова ждут возвращения мужа и отца. Маленький сынишка Баринова, тоже Толя, часто приходил к нам в гости. Разведчики называли его сынком отряда… Пшеничных говорил Баринову: «С нами, Анатолий, ничего худого не случится, потому что дома ждут нас семьи». И вот Андрей Пшеничных стоит в строю и, не отрывая взгляда, смотрит на Анатолия Баринова. Худое, рябоватое лицо Андрея потемнело и будто сведено судорогой. Глаза красные, воспаленные и, кажется, появись в этих глазах слеза, она закипела бы и испарилась… Я теперь понимаю, откуда у Андрея Пшеничных взялась неистовая ярость в рукопашных схватках с егерями…

Как погибли вместе, так и лежат рядком доктор отряда лейтенант медицинской службы Алексей Ильич Луппов и старший матрос Павел Смирнов. А за ними Владимир Фатькин… Эх, Володя, до чего ты и мертвый красив! В твоем матросском рундучке хранится последнее материнское письмо, которое прочел ты нам на собрании. Легче принять еще один тяжелый бой, чем ответить матери Володи Фатькина…

А последним в ряду лежал комсорг отряда старшина второй статьи Манин. Перед рейдом на Крестовый Манину вручили орден за первый поход к Варангер-фьорду. «Манину Александру Васильевичу» было напечатано в Указе о награждении. Мичман Никандров беззлобно подтрунивал над Маниным: «Ну, какой ты Александр Васильевич? Ты — Сашка! Сашка Манин, наш комсорг! А в газете, должно быть, опечатка». — «Со мною, мичман, опечатки в жизни не бывает, — степенно возразил Манин. — Когда Сашка, а когда и Александр Васильевич!»

…Проходят пять, десять минут, а мы все стоим над свежевыкопанной могилой. Нет силы отдать приказ на погребение. Но гул далекого боя зовет вперед. Если бы мертвые могли заговорить, они бы сейчас нас поторопили.

Мы обмениваемся взглядами с Иваном Ивановичем. Гузненков понимает мое состояние и сам произносит короткую речь.

— Заряжай!

Подняты вверх стволы автоматов и винтовок, они нацелены на вершину мыса Крестового, где, уткнувшись вниз стволами своих пушек, стоит разгромленная батарея.

Мимо идут пленные егеря. Враги видят десять убитых советских разведчиков, и они помнят, сколько похоронили своих.

Егеря срывают с голов картузы, прижимают руки к бедрам и строевым шагом проходят мимо могилы.

— Огонь!

Гремит салют.

Небо озаряется вспышками ракет, и мерцающий их свет последний раз ложится на лица погибших.

Живые берут в горячие ладони горсти холодной влажной земли.

— Наша! — слышу я сдавленный голос Ивана Гузненкова, — Русская, печенгская земля…

7

Удар следовал за ударом. С суши, с моря и с воздуха.

Рушилась вся оборона неприятеля в Заполярье.

Овладев Печенгой, советские войска устремились к норвежскому порту Киркенес. Уже форсирована последняя водная преграда к Киркенесу — Бьек-фьорд. Отовсюду поступают донесения о бесчинствах гитлеровцев в Северной Норвегии. Озлобленные бессилием остановить наступление советских войск, гитлеровцы взрывают мосты, жгут населенные пункты, угоняют на запад мирное население и увозят в Германию награбленное добро.

Командующий приказал нашему отряду высадиться на побережье Варангер-фьорда, выйти на основную коммуникацию противника и принять все меры для спасения имущества норвежцев.

И вот мы снова на полуострове Варангер, в знакомых местах, куда ходили осенью прошлого года и где знают о «сурте дьяволе».

Мы спешим к порту — базе неприятеля. В попутных селениях норвежцы радушно встречают и провожают нас. Впереди — пятьдесят километров по горной дороге. Мы идем форсированным маршем, но быстрее нас несется по всему побережью Варангер-фьорда радостная молва:

— Русерне ком хит! (Русские пришли!)

У доброй молвы быстрые крылья. И вот уже навстречу и следом за нами с гор спускаются скрывавшиеся от гитлеровцев норвежцы. С котомками и связками домашнего скарба идут они к своим очагам. По дороге движется несметная толпа людей, и в Киберге, к которому мы сейчас приближаемся, уже носятся слухи о многотысячной колонне советских войск. У страха глаза велики, и егеря поспешно ретировались из Киберга.

— Русерне ком хит! — кричат мальчишки, бегущие нам навстречу с окраин Киберга.

— Русерне ком хит! — приветствуют нас рыбаки, снимая свои широкополые шляпы.

— Русерне! — удивленно и радостно улыбаются нам женщины, зовут в дом, чтобы угостить тем немногим, что еще имеется в их разоренных жилищах.

Население Киберга, небольшого рыбацкого поселка, живет впроголодь. На складах, полчаса назад охранявшихся гитлеровцами, имеется мука и мясо, крупы и рыбные консервы, но норвежцы не решаются подойти к складам. Оккупанты могли их заминировать или отравить продукты. Кроме того, это воинские склады, а значит — трофеи победителей.

— Русские сами решат, как поступить с этими складами, — так сказал жителям Киберга самый старый и самый уважаемый среди них рыбак.

Мы открыли склады. Врачи, наш и норвежский, убедились в полной пригодности продуктов. Павел Сутягин — он был с нами в этом походе — предложил жителям Киберга взять все, в чем они нуждаются. Когда он сказал об этом старому рыбаку, тот, робея и смущаясь, повторил предложение Сутягина, чтобы убедиться — так ли это? Правильно ли он понял русского офицера? Нет, он не ослышался. Русские только просят, чтобы все было в порядке и по справедливости.

И тогда старик обратился к собравшимся кибержцам:

— Смотрите и слушайте! Гитлеровцы нас грабили. Русские возвращают нам наше добро. Они только просят, чтобы все было по справедливости. Чтобы каждая семья получила положенную ей долю.

Жители ответили ему гулом одобрения и криками приветствий.

У нас в Киберге небольшой привал. Норвежцы обращаются к нам с одной и той же фразой:

— Ви онскер ельпе дем.

— Что это значит? — спрашиваем мы Сутягина.

— Они говорят: мы желаем вам помочь. Молодые спрашивают: нужны ли нам проводники в горах? Они знают здесь каждую тропинку. Рыбаки предлагают боты, если пойдем морем. Где эти боты? Рыбаки угнали их от гитлеровцев по заливчикам, попрятали в камнях. Но стоит только нам пожелать… Нет, Виктор, хороший здесь народ! Они очень любят свой поселок. Знаешь, как они его называют? Маленькой Москвой — Лилле Москва…

Мы решаем оставить в Киберге для охраны нашего тыла небольшую группу разведчиков во главе с Макаром Бабиковым, а остальным на ботах норвежцев двигаться дальше, к нашему конечному пункту. Рыбаки отправляются готовить суда к выходу в море. Только старый рыбак остался с нами и что-то таинственное шепчет Сутягину. Павел Григорьевич согласно кивает головой, потом подходит ко мне и передает «секрет» старика: