Джон Эш - Византийское путешествие

Впервые в жизни Мануил утратил самообладание. Он готов был бросить армию, но его спас командир арьергарда. Вместе они сумели достичь передовых частей, где удалось восстановить какое-то подобие порядка. Осадная машина была потеряна, Болдуин, как и большинство его воинов, убит, но основная часть армии сохранилась.

На рассвете следующего дня император и султан объявили о перемирии и приступили к переговорам. Историки не раз удивлялись мягкости условий Кылыч-Арслана (он всего-навсего потребовал снести крепости Дорилей и Сувлея) и воздавали должное благородному поведению великого визиря султана, принадлежавшего к известному византийскому роду Гаврасов. Возможно, они недооценили ту серьезность, с которой тогдашние (и нынешние) турки относятся к законам гостеприимства. Когда-то Кылыч-Арслан почти три месяца был гостем Мануила, делил с ним стол и принимал ценные дары – он сам был бы унижен, лишись император всех знаков своего величия. Отступление проходило организованно, но солдаты императорской армии были деморализованы видом своих убитых товарищей, у которых турки вырез́али половые органы.

Последствия Мириокефалона были довольно незначительными, хотя со временем восприятие этой битвы как ужасной катастрофы стало хрестоматийным, с чем согласны и современные историки. Мануил сравнивал ее с поражением Романа Диогена при Манцикерте. Сам он в плен не попал, армия продолжала существовать, но Мириокефалон нанес сокрушительный удар по его репутации. Он так и не смог отрешиться от ужаса, охватившего его в ущелье Циврица. Гильом Тирский, посетивший Константинополь в 1179 году, за год до смерти Мануила, оставил подробное описание его душевного состояния:

«С тех пор император выглядел подавленным, глубоко уязвленным в самое сердце воспоминанием об этом судьбоносном несчастье. Никогда более не проявлял он столь свойственной ему прежде радости духа, никогда не представал веселым перед своими людьми, как бы они ни упрашивали его. До конца жизни ему так и не удалось восстановить былое отменное здоровье, коим он прежде отличался. Одним словом, существующая в душе Мануила память о поражении настолько его угнетала, что уже больше никогда не снискал он мира своей душе и обычного для него когда-то присутствия духа».

Враги Мануила на Западе даже не пытались скрыть свою радость после получения известий о разгроме, и германский император писал ему в исключительно пренебрежительной форме, называя «царем греков» и утверждая, что это он, Фридрих, – истинный римский император, коему Мануил обязан выказывать знаки почтения наряду с подчинением духовному авторитету папы. Хрупкость существования Комнинов была всем очевидна. Победа при Мириокефалоне, разумеется, не обеспечила бы восстановление византийского господства в Анатолии, но сделала бы такое развитие событий вполне возможным. Однако поражение и его последствия подготовили сцену для окончательного краха эллинизма в Азии.

Мануил был последним императором, во всем блеске воплотившим в своей личности имперский миф. После Мириокефалона все его величие свелось к пустоте, и притязания Мануила наследовать Константину и Юстиниану обернулись прахом. Со смертью его в 1180 году Византия навсегда утратила мощь великой державы. Какое-то время Константинополь еще оставался главным городом христианского мира, но через четверть века лишился и этого статуса.

IV. Конья и Караман

Дорога в Конью

Компании мелких торговцев нередко наведывались в пансионат «Солнечный закат» по вечерам, чтобы отведать фирменной жареной рыбы госпожи Узун и выпить ракии. Откупоривая очередную бутылку, господин Узун бросал в нашу сторону выразительный взгляд и возводил глаза к небу. Человек исключительной вежливости и безупречного поведения, он явно не хотел, чтобы мы считали всех турецких мужчин пьяницами. Напрасное беспокойство: мы были последними, кто стал бы осуждать их за это, тем более что хозяин явно недооценил две австралийские пары, прибывшие за день до нашего отъезда в Конью. Эти люди явно знали толк в застольной беседе и выпивке; их разговоры время от времени прерывались возгласами: «Хорошо сидим… А не заказать ли еще бутылочку?..»

Меня осенило вдруг, что самый выдающийся уроженец Коньи, великий поэт и суфийский мистик Джалаладдин Руми вполне одобрил бы их поведение. Ведь именно Руми заявлял, что «быть трезвым – значит не жить» и страстно воспевал «простое вино, делающее нас свободными и беспечными».

Дорога в Конью делает большую петлю к северу от горного массива Дедеголь, после чего поворачивает на юг, к озеру Бейшехир. Широкое, но неглубокое, усеянное более чем двадцатью островами озеро Бейшехир – самое крупное в Писидии, однако берега его почти безлюдны.

В XII столетии и, скорее всего, долгое время спустя острова были заселены греками-христианами, но когда в 1120 году Иоанн II Комнин вел здесь военную кампанию, выяснилось, что местные греки, в которых он видел своих подданных, приходу императорской армии ничуть не рады. У них не было ни малейшего желания освобождаться от мусульманского ига, и они так настойчиво отказывались признать власть императора, что пришлось в конце концов захватывать острова силой.

Правление Иоанна отличалось справедливостью и добронравием, и он мог бы рассчитывать на лучший прием, но прошло уже более полувека с тех пор, как императорская власть в последний раз проявила себя в этом районе, и местному византийскому населению приходилось находить общий язык с турками. Более того, они научились ценить неназойливость сельджукского правления и были рады избегать общения с императорскими сборщиками налогов. Иоанн Комнин, хотя и заботился о благополучии своих граждан, все же был вынужден изыскивать средства для содержания огромной наемной армии и блистательного двора. Человек, именовавший себя римским императором, наместником Бога на земле и носивший титул «равноапостольный», вполне мог допускать (и допускал) чрезмерные знаки почтения со стороны подданных, но и он не вправе был, выражаясь современным языком, делать экономику сверх меры затратной. К тому же образцовая религиозная терпимость султанов лишала правление христианского монарха особых преимуществ. «Обычай, усиленный временем, – нравоучительно замечает Никита Хониат, – сильнее и племени, и веры». Таким образом, это поражение, ничуть не меньше, чем военное, обрекло на провал попытку Комнинов вернуть Анатолию.

Восточный берег озера болотистый и весь зарос камышом. Глядя на покрытые снегом горы, вздымающиеся далеко за противоположным берегом, я вспомнил, как в прошлом году летел над этим озером из Аданы в Стамбул. Оно выглядело сверху как бассейн, наполненный бирюзовой краской, в которую плеснули немного молока и добавили пурпурного цвета острова. И тогда, и сейчас я вспоминал одинокие развалины Кубадабада, летнего дворца сельджукских султанов, на западном берегу озера. Дорога к этому месту ужасна во всех отношениях, и я не знаю ни одного человека, добравшегося туда, хотя лично я, что уж греха таить, такой попытки даже не предпринял…