Патрик де Фюнес - Луи де Фюнес: Не говорите обо мне слишком много, дети мои!

— Знаешь, кресла там отличные, он следит за этим. А капельдинершам запрещено просить механика убавить звук, чтобы продолжать свою болтовню! Ему с большим трудом удается доставать свежие копии. Это не торгаш, а увлеченный своим делом человек!

Я не был с ним знаком, но весьма ценил присылаемые им еженедельно в подарок бараньи ножки (барашков он разводил на своей ферме в бухте Мон-Сен-Мишель) и устриц. Не желая остаться в долгу, отец посылал ему шоколад, пармскую ветчину, колбасу… Пришлось нанять человека, чтобы готовить из присланных припасов еду. Первым поваром оказался азиат. Блюда его были отменно вкусные, но продукты, доставляемые из Сен-Ло, не устраивали его, ибо мешали пользоваться услугами знакомых мясников за комиссионные. Чтобы досадить нам, он всячески расхваливал своего прежнего хозяина, Джонни Холлидея, который, видимо, оплачивал говяжье филе по цене икры. Короче, он вскоре покинул нас, вероятно, в поисках другого богатея. За ним последовала вереница так называемых поваров, надо признать, более или менее способных. Когда блюдо подавалось на стол, атмосфера становилась весьма натянутой. Обладавшая тонким вкусом мама обычно слегка кривилась: это не было похоже на то, чего она ожидала! Отец, утомленный постоянной сменой поваров, убеждал себя, что наконец нашел редкий бриллиант, и говорил, накладывая себе еду на тарелку:

— А мне нравится!

— Послушай, Лулу, это же несъедобно!

Тогда он накладывал себе вторую порцию.

Но с появлением Эмили случилось чудо. Эта уже немолодая женщина отлично справлялась с кухонными запросами таких буржуа, как мы. Именно о такой пище мечтала мама: простой, нежирной и съедобной. Слово «чудо» подходило к ней еще и потому, что она принадлежала к секте, которая высасывала все ее сбережения. Боженьку она поминала каждую минуту, даже преклоняла колени и простирала руки к небу, благодаря Его за удачно приготовленный соус. Со временем ее безумие стало усиливаться. Но больше всего нас смущало то, что даже в очках с толстенными стеклами она почти ничего не видела. Когда отец входил на кухню, она его не узнавала. Однажды я услышал такой их разговор:

— Кто пришел?

— Это я, Эмили.

— Кто?

— Ваш хозяин! Луи де Фюнес, киноактер!

— Господи, я не узнала месье!

Она существовала в таком тумане, что маме приходилось помогать ей готовить соусы, зажигать плиту, то есть быть все время на кухне. Но так как мы любили эту женщину и не хотели с ней расставаться, то, чтобы дать маме отдых, отправлялись ужинать в ресторан. Это было непросто, ибо посещение с отцом маленьких закусочных, составляющих истинное очарование Парижа, исключалось. Несколько попыток кончилось печально: выпросив желанный автограф, люди все равно мешали нам есть, отпуская по его адресу грубые шутки. Единственный раз нас вроде бы оставили в покое, но оказалось, что хозяин потихоньку предупредил журналистов и те в боевой готовности прибыли к нашему выходу. Таким образом, мы были вынуждены обедать за роскошно накрытыми столами в шикарных ресторанах, называемых сегодня на жаргоне «гастро». Посещение таких мест часто заканчивалось расстройством кишечника… Уже в те времена эти рестораны отличались большими претензиями.

— Как бы мне хотелось пообедать в простой пиццерии! — говаривал отец. — К сожалению, я лишен этого удовольствия.

В этих скучных заведениях ужин сопровождался выступлением фольклорных ансамблей. Как и в аэропортах, отец всячески стремился остаться незамеченным, и его застенчивость часто оборачивалась невероятными ситуациями, которые, надо признаться, нас весьма развлекали. Некоторые клиенты и персонал тоже не могли сдержать улыбки. По прибытии он трижды менял столик, чтобы оказаться в укромном месте. Однажды вечером в «Реле Плаза» он обнаружил, что мама сидит под самым кондиционером. Не решаясь снова пересесть, отец попросил сбавить обороты кондиционера. Метрдотель заверил его, что это невозможно. Тогда отец попросил позволить ему попробовать самому. Вернулся он довольный: покрутив все рычаги, он просто вырубил кондиционер.

Когда подавали кофе, мама выражала сожаление, что он не похож на итальянский. Боясь обидеть персонал, отец заказывал двойную порцию и потом не мог уснуть. В другой раз во время обеда вдвоем в том же заведении, он заметил:

— Это приличное место. Видишь, кругом сидят немолодые мужчины со своими дочерьми.

Раскрыв от изумления рот, мама подумала, что он шутит. Ничуть не бывало: отец подчас проявлял поразительную наивность…

17. От де Голля до Миттерана

Вскоре после выхода «Разини» генерал де Голль принимал в Елисейском дворце деятелей искусства. Наш шофер Жорж от волнения едва не добил окончательно свой (и так разбитый) «опель», подъехав слишком близко к ступеням дворца. Вынужденный дать задний ход, чтобы развернуться, он внес беспорядок в расположение кортежа машин, а потом, подъезжая к крыльцу, еще и заехал на красный ковер. Церемониймейстер в белых перчатках никак не мог открыть дверцу машины. Через окна родители видели застывшего в ожидании, как соляной столб, генерала. Тогда они решили выйти с другой стороны. По протоколу мама должна были идти на ступеньку ниже отца, чтобы он представил ее генералу. Тот встретил отца звучным «Здравствуйте, мэтр!». Его так никогда не называли! Но дальше этого в своей любезности генерал не пошел, ибо в эту минуту из машины выпорхнула одетая в черную гусарскую форму с золотыми пуговицами прелестная Брижит Бардо. Открыв рот от восторга, глава государства не спускал с нее глаз. Отец же, по своему обыкновению стушевавшись, не сводил восхищенных глаз с мадам де Голль, о которой потом целую неделю не переставал нам рассказывать:

— Какая очаровательная, изысканная женщина, какой класс!

Мама тоже не скрывала своего восхищения.

В 1971 году Жорж Помпиду выразил желание посмотреть «Оскара» в Елисейском дворце в присутствии членов правительства. Происходило это в зимнем саду. Министры и государственные секретари, окружив президента, ожидали поднятия занавеса; отец без труда мог представить себя Мольером, играющим для королевского двора. Как на грех, у него страшно разболелась голова; он улегся на пол и, размеренно дыша, дожидался, когда боль утихнет. Сознание, что он заставляет ждать президента, не облегчало задачу. Но высокопоставленные лица не выражали никакого нетерпения. Немного придя в себя, отец распорядился дать третий звонок. На сцене все боли сразу чудесным образом испарились, словно его душа переместилась в другое тело, и он совершенно забыл о своем недомогании. Президент хохотал, как ребенок.