Поль Фор - Александр Македонский

Напомним, что за 12 лет кампаний Александр был семь или восемь раз ранен, в том числе одно ранение, полученное в Индии, было тяжелым, и что свидетели его деятельности в последний период жизни изображают его переутомленным, озабоченным и чрезвычайно нервным. Обнаруженные в бумагах Александра после его смерти строительные проекты и планы завоеваний показались македонскому народному собранию безумными, чрезмерными, неосуществимыми (Диодор, XVIII, 4, 4–6). Однако в тот самый момент, когда он собственноручно делал эти записи или же когда царский трон подвергся осквернению, Александр бросал все, — чтобы пойти и пить. Пить в одиночку, посреди болот, вне всяких ритуальных попоек.

В «Царском ежедневнике» не зафиксирован имевший весьма значительные последствия, но тем не менее засвидетельствованный факт: прежде чем впасть в кому, вероятно, 7 июня, на восьмой день кризиса, Александр передал Пердикке свой перстень с царской печатью. Именно этот государственный канцлер призван был обеспечивать регентство от имени припадочного Филиппа Арридея и оберегать жизнь ребенка Александра и Роксаны, когда он появится на свет. Здесь не место описывать свары, убийства и войны, которые предшествовали, сопровождали и последовали за похоронами царя. Нас интересует лишь память о нем48. Неизвестно, соответствуют ли хоть в какой-то мере приписываемые царю «последние слова» тому, что он действительно произнес. Якобы он сказал, что оставляет империю самому сильному или же самому достойному. Но это столь же бездоказательно, как и фраза: «Борьба за царство обеспечит мне великие погребальные игры…», или еще проще: «Вижу, похороны у меня будут блестящие».

Возможно, это пророчество, сделанное уже после того, что случилось. С исчезновением героя со сцены в оборот вошло множество подложных документов, писем, речей, достопамятных изречений, анонимных книг, и я бы предпочел рассматривать в качестве последнего деяния Александра безмолвное приветствие, с которым он обратился к своим солдатам, по одному проходившим мимо него.

Глава II

ЧЕЛОВЕК

Что такое человек? Не есть ли это сумма его поступков, «свершений», карма, как говорил Калана, индус-мудрец, друг Александра? Или это его «привычки», то есть сумма воли и поведения? «У мира две истории, — говорит Ж. Дюамель, — история его деяний, которую отливают в бронзе, и история его мыслей, о которой, кажется, никто не печется. Но какое значение имеют мои поступки, если все мои мысли — сплошное их отрицание и осмеяние?» («Полночная исповедь», XXII). Мы вновь затеваем старый спор, известный еще древним: в какой мере завоеватель был игрушкой событий, то есть удачи или случайности, как говорили они?

Постановка вопроса естественно предполагает наличие скрытой стороны поступков. Исполнил актер свою роль или же нет, сделал он это хорошо или дурно, — в любом случае он сообщил ей стиль, наполнил своей личностью, вдохнул в нее душу. В данном случае мы не беремся ни выносить нравственное суждение, ни отказываться от всякой определенности. Дело биографа, как и дело историка, заключается не в том, чтобы выстроить или же нагромоздить даты и имена, факты и числа. Биограф призван их понять, то есть сгруппировать, связать, обнаружить их смысл. А что придает событиям смысл (вне всякой ангажированности и несмотря на пробелы в фактах) — это в конечном счете решимость человека, дух предприимчивости, сила личности героя. В отношении Александра такое знание, по крайней мере отчасти, возможно. Говорящими оказываются не только его поступки: мы знаем его предшественников, его воспитание, людей и животных, с которыми он сталкивался, страдания, которые он вынес, портреты, которые после себя оставил, знаем его последние проекты, его романы, его смерть. Смерть — это конец и одновременно начало, потому что именно она определяет бессмертие.

Наследие

Тайна Александра начинается прежде его появления на свет. Чтобы попытаться объяснить его взвинченный и страстный, даже мистический характер, а также наблюдаемые в его политике и стратегии расчетливость, реализм, практицизм, исследователи часто обращаются к тому, что принято называть наследственностью. Они пространно рассуждают о необузданной и жестокой Олимпиаде, этой полуварварке, которая была его матерью, и о гибком уме и дипломатической сноровке Филиппа II, подлинного грека, который был его отцом. От первой, мол, Александр унаследовал благочестие, пыл и бешеный темперамент, а от второго — амбиции и расчетливую щедрость.

Это явно недалекий взгляд, а возможно, и желание произвольно упростить ситуацию. Ибо не говоря уж о том, что братья и сестры Александра ни в чем не повторили его судьбы, следует отметить, что нам неизвестно, в чем Филипп и Олимпиада отличались друг от друга. Ведь Филипп повстречал юную принцессу, на которой ему было суждено жениться, в 357 году, во время своего посвящения в самофракийские мистерии, — с соответствующими испытаниями, постами и исповеданием грехов. И всю свою жизнь он проявлял строгое благочестие как в отношении богов, так и покойных членов семьи. Будучи гарантом культов македонского народа, он совершал жертвоприношения Гераклу, Зевсу, Афине Алкидеме, участвовал в процессиях, устраивал игры в честь Зевса Олимпийского, своего предка, ставил пьесы в честь Диониса, своим попустительством и дарами оказывал покровительство мистическим культам, столь близким его супругам, содержал прорицателей и предсказателей, а к концу жизни дошел даже до того, что заказал свою статую, по качеству «достойную самого бога», посреди кортежа из двенадцати Олимпийцев. Его называли набожным из долга. Однако атеизм в его время и в его стране был попросту невозможен, а религия македонцев, в отличие от нашей, основана не на нравственности или метафизике, но на ритуалах. Если Александр здесь кому-то и подражал, то скорее отцу, чем матери. Олимпиада, как рассказывали, запросто брала в руки змей и предавалась исступленным пляскам, в которых участвовали исключительно женщины. Александр испытывал ужас перед змеями, а к женщинам относился с недоверием.

В характере Александра, в смысле генетическом, для нас много неясного. Несомненно, в семьях обоих его родителей были пороки и родимые пятна. Их обвиняют во множестве преступлений и убийств; как враждебные, так и дружественные историки повествуют о сценах пьяного исступления и дебошей, о неравных браках между едва достигшими зрелости девушками и царями на шестом десятке, о близкородственных связях; наконец, репутация алкоголика, которую вполне заслужил Филипп, — все это, вместе взятое, делает вполне понятным, почему Арридей, один из его детей, был умственно отсталым и страдал эпилепсией. И это никоим образом не объясняет ясности ума и крепости духа Александра. Все, что мы можем сказать о его наследственности, сводится к одному несомненному факту: Аргеады, его предки, были обязаны своей властью закону о том, что верх берет сильнейший, то есть закону джунглей. Теоретически это означает, что вооруженный македонский народ избрал их на царство возгласами одобрения. Но мы уже видели, на какое кровопускание, на какие интриги пришлось пойти младшему сыну Филиппа, чтобы взять верх над предводителями нескольких родов, собственными братьями и соперниками.