Дмитрий Старостин - Американский Гулаг: пять лет на звездно-полосатых нарах

Либеральная пресса и иммигрантские организации ополчились против нового закона, называя его варварским. В 1996 году Конгресс согласился слегка смягчить свою позицию, но в конце концов принял совершенно аналогичный билль, который на этот раз назидательно назвали «Актом об иммигрантской ответственности». Наименование, кстати, было весьма симптоматичным: в это же самое время группа каких-то активистов начала сбор средств на установку на Западном побережье США монумента, который бы стал символическим дополнением статуи Свободы. Назвать его было предложено статуей Ответственности. Если статуя Свободы была подарена Францией, то статую Ответственности можно было бы заказать в какой-нибудь стране с пристрастием к порядку. Например, в Сингапуре, где не так давно выпороли бамбуковой палкой юного американского туриста за то, что он измазал краской чью-то автомашину.

Результаты новой иммиграционной политики не замедлили сказаться. В библиотеке Фишкиллской тюрьмы я увидел заключенного из моего блока, перед которым лежал том Британской энциклопедии, раскрытый на статье «Гайана». Читал он очень сосредоточенно и даже делал какие-то выписки. Поздоровавшись, я решил поинтересоваться, из какой он сам страны.

Ответ слегка меня озадачил: «Из Гайаны».

— Ты что, так давно здесь живешь? — удивился я. — Забыл уже?

— Да какое там забыл! — воскликнул мой собеседник. — Я ее и не помнил никогда. Мне два года было, когда родители в Америку перебрались. В школу американскую ходил, работал здесь, все дела. Как-то раз пошел на дискотеку, подрался там, покалечил одного типа. Получил срок, думаю — отсижу свое, выйду на волю, никаких проблем. А тут два месяца назад повестка пришла: вызов в Иммиграционный суд. Привезли меня туда — судья даже слушать не стал. «Ты, — говорит, — преступник, и ты гражданин Гайаны — вот и езжай к себе в Гайану совершать преступления». Я апелляцию написал, конечно, а что толку — закон есть закон. Решил вот, почитаю хотя бы про свою страну, а то ведь и не знаю, что в этой Гайане вообще творится. Родственники какие-то у нас там вроде остались, да они живут где-то в лесу. Туда даже почта не доходит.

Вызывать в Иммиграционный суд стали даже заключенных-кубинцев, вьетнамцев и китайцев. Раньше все они могли избежать депортации, объявив себя политическими беженцами. Некоторые русские арестанты тоже это проделывали: один питерский братан написал судье, что отец его, физик-ядерщик, в связи с невозвращением сына в Россию был «брошен в ГУЛАГ», а сам он был вынужден нарушить закон, чтобы за американскими тюремными стенами найти защиту от тайных агентов госбезопасности, «у которых, как известно, длинные руки». Автор также выражал готовность пройти проверку на детекторе лжи или подвергнуться воздействию психотропных средств — в частности, какого-то загадочного препарата под названием «truth syrup».[18]

Новые иммиграционные законы поставили на всем этом крест. Отныне любой иностранец, осужденный на срок с максимальной ставкой выше 5 лет, подлежал депортации даже в том случае, если по прибытии на родину его прямо с самолета отправят на виселицу.

С другой стороны, в это же самое время многие арестанты-иностранцы начали сами добиваться депортации. Новый губернатор Нью-Йорка Джордж Патаки издал указ, по которому людей, осужденных за преступления, не связанные с насилием, разрешено было депортировать до истечения их минимального срока. В эту категорию попали осужденные за наркотики, иногда с астрономическими сроками. Миша из Душанбе отбывал «от 25 лет до пожизненного» за продажу переодетым полицейским агентам двух унций кокаина. Непомерно жесткое наказание в его случае объяснялось желанием властей отомстить за многомиллионный судебный иск, поданный Мишей против департамента полиции, после того как его отец-таксист был застрелен постовым полисменом не то по ошибке, не то по злому Умыслу прямо в своей машине. Миша, который сел в 20-летнем возрасте, считал свою жизнь загубленной. Он успел отсидеть уже лет восемь, когда губернатор издал тот самый указ о депортации. День этот Миша решил отмечать наравне с днем рождения. Комиссия по досрочному освобождению, спеша выполнить новые разнарядки, быстро согласилась выдать его иммиграционным властям. Перспектива быть депортированным в страну, из которой он уехал в возрасте трех лет и в которой шла гражданская война, Мишу совершенно не пугала — по крайней мере в сравнении с вариантом прожить еще 17 лет, не видя ни деревьев, ни травы. Более того, он в течение нескольких месяцев забрасывал посланиями посольство Таджикистана в Вашингтоне, умоляя как можно скорее выдать ему документы, подтверждающие его подданство.

Мне пришлось встретить и нескольких заключенных, выданных американской юстиции другими государствами. Одним из них был мой приятель Яромир, чешский гражданин, осужденный за убийство. История его была каким-то странным сочетанием греческой трагедии с «Похождениями бравого солдата Швейка». Яромир, сын директора треста деревообрабатывающих заводов Моравии, владел собственной компанией по экспорту древесины и производству мебели. Помимо этого он торговал недвижимостью, автомобилями, кроликами — в общем, был типичным успешным предпринимателем «переходного периода». Но удача Яромира в бизнесе омрачилась несчастьем в личной жизни. Он женился в 18 лет на своей школьной подруге и за 12 лет супружества успел к жене совершенно охладеть. Не разводился из-за детей — двух дочерей. Только из-за них Яромир иногда и появлялся дома, в предместье Брно, предпочитая проводить остальное время в обществе переводчицы своей фирмы, говорившей на нескольких языках, любившей танцы, бильярд и быструю езду на джипе.

Яромир взял ее с собой, когда летом 1997 года отправился в деловую поездку в США. Здесь ему пришлось немедленно убедиться в непостоянстве женской натуры. На шестой день поездки, в среду, вернувшись в квартиру, которую снял для него в Нью-Йорке деловой партнер — словак, Яромир обнаружил свою переводчицу в объятиях этого партнера. Взбешенный, он бросился на словака с кулаками, тот отбивался. Яромир, более сильный и рослый, схватил словака и швырнул его к стене. Словак ударился головой, обмяк, сполз на пол и, несмотря на попытки Яромира привести его в чувство, скончался на месте. Только тут Яромир услышал рыдания переводчицы и финальные аккорды симфонии Дворжака, которую для романтического эффекта поставил покойный.

Преодолевая ужас, Яромир отправил женщину в аэропорт Кеннеди, откуда она первым же рейсом вылетела в Чехию. Сам он решил остаться в Нью-Йорке еще на двое суток, так как должен был получить причитающуюся ему крупную сумму денег за поставки дерева. Ночь со среды на четверг Яромир провел в одной квартире с трупом. Утром он закрыл все окна, задернул шторы, включил на полную мощность кондиционер и отправился в гостиницу. Промедление его погубило. Билетов на прямой рейс до Праги в пятницу не было, и Яромиру пришлось лететь с пересадками в Париже и в Вене. За несколько часов до его вылета из аэропорта Кеннеди труп словака был найден. К моменту прибытия в Париж полиция успела опросить друзей и деловых партнеров убитого, которые знали о Яромире. В аэропорту Вены его уже ждали. После нескольких допросов в полицейском управлении, где Яромира избиениями вынуждали признаться, особо опасного международного преступника препроводили в тюрьму «Корнебург».