Александр Мартынов - «Охранка». Воспоминания руководителей охранных отделений. Том 1

В декабре 1903 года я был произведён в чин штаб-ротмистра, а в следующем декабре — в чин ротмистра. Это были обычные повышения в чинах, следовавшие одно за другим, так сказать, в порядке очереди. Я очень неудачно засиделся в чине поручика, оставаясь в этом чине два года подряд, потому что список поручиков, представленных к повышению в следующий чин, обрывался фатально на мне. К Рождеству 1904 года я был представлен к награде, и начальник управления предложил мне на выбор: крест Станислава или денежную награду. Я выбрал последнее, и, как потом оказалось, выбрал неудачно, так как штаб Отдельного корпуса жандармов впоследствии уже в 1909 году, представил меня всё к тому же кресту Св. Станислава. Впрочем, я никогда не принимал никаких мер к испрашиванию наград и не прилагал никаких стараний перед сильными мира сего, чтобы быть представленным к награде. Зато я и был награждён наружными знаками отличия в весьма скромных размерах — выше Анны 2 й степени орденов я не имел. При повышении же в чинах, особенно штаб-офицерских (подполковника в 1910 году и полковника в апреле 1915 года), я был награждён орденами «за отличие», и каждый раз в этом «обгонял» целую толпу сослуживцев по Отдельному корпусу жандармов. Но и эти чины я умудрялся получать со значительным опозданием.

Из крупных жандармских дознаний в Петербургском управлении, в которых мне пришлось принять участие, выделялись: дело по взрыву бомбы в «Северной гостинице»[84], убийство министра внутренних дел В.К. Плеве[85], шествие Гапона к Зимнему дворцу[86], вооружённые беспорядки на Васильевском острове[87], арест Совета рабочих, солдатских и крестьянских депутатов[88] и участие в нём известных Хрусталева, Троцкого и др. Среди дел не политического, а так называемого «специального» характера мне помнятся дела о злоупотреблениях при приёме крейсера «Новик», строившегося компанией Виккерта, и о педерастии среди некоторых членов гвардии Петербургского военного округа. Да, пришлось заниматься даже и таким, казалось бы, отнюдь не жандармским делом! Но так как военное начальство не пожелало огласки в столь скандальном деле, то путём негласных соглашений между представителями высших сфер было решено установить виновность и личность участников этого сексуального уклона путём осторожного и негласного жандармского расследования. Дело это, насколько я помню, возникло по заявлению какого-то нижнего чина одного из гвардейских петербургских полков, втянутого в компанию молодых офицеров-педерастов. Почему-то это расследование попало ко мне.

Я очень хорошо помню, что в первоначальных данных не было никаких нитей, по которым можно было бы размотать клубок, и я некоторое время не знал, что и как надо было сделать, чтобы приоткрыть завесу, скрывавшую от меня и место происшествий, и его участников. Были какие-то неясные указания на какой-то трактир за одной из петербургских застав, где будто бы и происходили предосудительные встречи офицеров-педерастов с вовлечёнными ими в ненормальные отношения нижними чинами.

В целой серии детективных романов, автором которых является известный английский писатель, выводится фигура детектива-любителя и в то же время священника, который в своих поисках преступника неизменно начинает с того, что он должен что-то и немедленно предпринять, куда-то и в каком-то направлении идти и ни в коем случае не выжидать развёртывания событий, полагая, что в дальнейшем, при проявленной активности, какие-то нити будут непременно развёртываться перед ним и помогут раскрыть тайну[89]. Я тогда ещё не читал похождений детектива-священника, но почему-то повёл себя именно по этому, рекомендованному им пути. Я достал у приятелей штатское платье и отправился за указанную заставу. Необычайно скоро я остановил внимание на отдельно стоявшем у дороги трактире и через несколько часов, после удачного разговора с хозяином заведения, я имел на руках всё описание этого неприятного дела. Мой доклад начальнику управления и порадовал его, и озаботил: раскрывались имена некоторых довольно известных фамилий, и дело грозило дальнейшими разоблачениями. После произведённых мною опросов некоторых участников из нижних чинов, полностью подтвердивших мои расследования, всё дело было взято у меня начальником управления, который и закончил его после каких-то негласных совещаний с военным начальством.

Это порученное мне дело и несколько необычный и живой характер, который я ему придал при обследовании, создали мне репутацию ловкого и умелого расследователя. Возможно даже, что оно сыграло роль при предложении мне должности начальника охранного отделения, что произошло в 1906 году.

Дело о злоупотреблениях при приёме крейсера «Новика» было также не рядовым жандармским делом. Оно было поручено мне, и за его производством наблюдал сам товарищ прокурора Петербургской судебной палаты М.И. Трусевич. По этому делу числился арестованный чиновник морского ведомства; не помню теперь ни фамилии его, ни должности. Трусевич и я ездили по этому делу в Адмиралтейство, наводили справки, просматривали бесчисленные ведомости. Арестованный чиновник долго не хотел давать никаких объяснений, несмотря на очень ловко проведённый Трусевичем допрос. Как-то, не закончив допрос, Трусевич вышел из моего кабинета и занялся другими делами, а я в его отсутствие стал продолжать допрос арестованного чиновника и, к моему изумлению и удовольствию, привёл его к даче откровенного показания. Возвратившийся через некоторое время Трусевич застал меня и обвиняемого задушевно беседующими за записью подробного протокола. Я уже упоминал раньше о той удовлетворённости, которая испытывалась лицами, ведущими дознание и добившимися перелома в душе обвиняемого, который переходил к откровенным показаниям.

В деле о «Новике» откровенное показание обвиняемого, стоявшего по своей службе в курсе разных недостойных и бесчестных махинаций при приёме крейсера, играло большую роль. Долго борясь с собой, обвиняемый, решив, наконец, откровенно рассказать о своём участии в этих махинациях, грустно заявил мне «Убедили вы меня; я расскажу всё, что знаю, но предупреждаю, что ничего у вас не выйдет с этим делом. В нём замешаны лица покрупнее меня». Дело это в дальнейшем было передано судебному следователю и пошло обычным судебным порядком, но результаты его остались мне не известны.

Это дознание укрепило меня в положении офицера резерва, и я стал получать всё более крупные по своему значению дознания. Получив однажды большое дело о какой-то террористической группе, я только что стал разбираться в нём, как в мой кабинет вошёл начальник управления, вновь назначенный тогда генерал Бессонов, и, неловко замявшись, сказал мне, что он переменил решение и просит меня передать всё дело генералу Иванову. Оказалось, что генерал Иванов обиделся, что такое ответственное дело не было поручено ему, и упросил начальника управления передать ему это дело.