Сергей Михеенков - Взвод, приготовиться к атаке!.. Лейтенанты Великой Отечественной. 1941-1945

Комсорг между тем как будто и не слышал моих возражений, продолжил:

— По сигналу «красная ракета» атаковать противника.

Я опять посмотрел на ротного. «Красная ракета»… Ну разве не дурость? Атаковать непосильный рубеж да еще при этом и заранее оповещать противника о своей атаке? Был бы я комсоргом, конечно, вспоминал бы о тех боях на Днестровском плацдарме не это и рассуждал бы не так. Но там, на плацдарме, весной 1944 года я был командиром автоматного взвода и, получая приказ на атаку, должен был думать о взводе.

Ротный, снова не глядя на меня, подтвердил приказ и направление — две мельницы в центре села. Своими упорными вопросами и тем тоном, которым их задавал, я все-таки вынудил ротного отдать мне боевой приказ.

Как потом выяснилось, командир полка, застав политработника, этого самого лакированного старшего лейтенанта, за каким-то занятием, весьма далеким от военного, отчитал его как следует и послал на передовую возглавить атаку с целью хотя бы локального выхода на новый рубеж и доложить об исполнении. Комсорг повернул приказ комполка так, как ему было выгоднее. В атаку он идти и не собирался.

Новым рубежом оказались два ветряка. Комсорг конечно же рассудил так: захватить ветряки и доложить — эффектно. Любили наши командиры штурмовать высотки и высоты, а потом докладывать об их захвате. Мой взвод, к несчастью, ближе других находился к этим ветрякам. Значит, нам и выполнять задачу локального выхода на новый рубеж… Сидишь вот так, впереди, под пулями, в окопе, и не знаешь, что там, в тылу, плетется интрига, что кто-то, проштрафившись или на бабьем фронте, или на трофейно-вещевом, или продуктовом, тебя же и назначит козлом отпущения.

Но приказ есть приказ. Его надо выполнять. И я пополз в свой взвод. Ползу, подниму голову, гляну на ветряки и думаю: как мы туда будем наступать? Артиллерийской поддержки не будет. Полковая и дивизионная артиллерия находилась в плавнях, в пойме, и их позиции залило разлившимися водами Днестра и Турунчука, которые образовали в месте слияния настоящее море. Возможности минометчиков тоже ограничены. Я знал, что у них туго с боеприпасами, что мины им доставляют за десять километров на лодках. Да и не сказали мне старшие лейтенанты на НП, когда отдавали приказ, ничего о поддержке минометами. На минометную поддержку нужно добро комбата. А капитан Лудильщиков — это не старший лейтенант Макаров. Тот мог комсорга и послать куда подальше с его нелепой идеей об атаке на ветряки. Да, думал я, как в фильме «Чапаев»… Красивая атака… Твою комсорго-мать…

Приполз я в свой взвод. Первый, кого встретил в окопе, был связной Петр Маркович. Сразу спросил:

— Ну что?

Солдатское сердце далеко чует. Петр Маркович — самый пожилой во взводе, ему уже под сорок. Такие солдаты нам, двадцатилетним, на фронте казались стариками, и мы иногда думали: ну зачем их, таких старых, в армию призвали? Но они были опытнее нас. И в бою очень стойкие. Я своего Петра Марковича уважал, звал по имени и отчеству. Знал: у него большая семья, четверо детей. Во взводе было много семейных, кого дома ждали не только жены, но и дети. Я ему рассказал, что за разговор у меня состоялся с начальством на НП командира роты. А Петр Маркович и говорит:

— Вот он, этот комсорг, и должен первым в атаку идти! Если им так захотелось атаковать днем!

На этот раз никакого дельного совета от Петра Марковича я не услышал. Одну ругань. Это была солдатская правда. Та самая правда, когда начальство не слышит голос разума и с этим ничего нельзя поделать. Были у меня на фронте и другие такие или похожие на этот случаи. Тут два варианта: либо командир полный дурак, либо у него какие-то другие соображения. С комсоргом оказался вариант второй. Но мы пока ничего не знали и считали его дураком. Теперь, вспоминая тот бой и того комсорга, я думаю: а имел ли он моральное право посылать нас в бой? Ведь он, пользуясь своим служебным положением — как же, из штаба полка! — вначале сломал ротного, которого я знал добрым и порядочным человеком и честным, храбрым офицером. А потом, вместе с ротным, — меня. Думаю, что и старший лейтенант Макаров протестовал против такой атаки и выдвигал те же возражения. Я упирался сколько мог. А ведь такие комсорги и полками командовали, и армиями… Старший лейтенант, примерно мой ровесник. А у меня во взводе солдаты — пожилые люди, дома семьи, дети. И он, гаденыш, на смерть всех их посылал! Да если бы был в этой атаке смысл, мы тогда молча бы пошли на те ветряки. Дождались бы ночи и тихо, внезапным штурмом, взяли бы их. А этому подавай атаку с красной ракетой, чтобы он из землянки НП командира роты в бинокль наблюдал, как нас убивать будут. Да он просто безответственный засранец! Без разведки. Без артподготовки. Без увязки с соседями. Если бы люди погибли, какое-то время некому было бы удерживать плацдарм. Подкрепление нам тогда не присылали. Потеряли бы и свои окопы, а уж немецкие взять… Роты половинного состава… Легкое стрелковое вооружение… С кем и чем было расширять плацдарм? И у командира полка ума не хватило: такого вояку посылать для организации проведения атаки с целью выхода на новый рубеж. Новый рубеж… Новый рубеж… Свой бы удержать.

Но тогда мы приказы начальства не обсуждали. Некогда было. Это теперь можно обо всем подумать, рассудить. А тогда…

Стал думать. Но и самого злость одолевает. Да, думаю, кому-то захотелось отличиться перед начальством, показать: вот-де мы какие, малыми силами и без артподготовки можем делать большие дела… Да под красную ракету… Чтобы эффекта побольше было, шуму, стрельбы. Про то, что комсорг прибыл к нам нагоняй командира полка смывать, я тогда не знал. А то бы другой разговор у нас на НП командира роты получился.

В отделения послал связных: «Наступаем по сигналу „красная ракета“. Направлением на ветряки. Всем приготовиться к атаке».

Лежим, ждем. Сердце колотится. Через несколько минут, вот она, над окопами с треском взвилась красная ракета — наша погибель. Видать, сам комсорг ее в небо запустил. Ему ведь атаку поручили… Мы сразу же поднялись, без стрельбы и шума бросились в поле. Перед атакой я отдал приказ: огня пока не открывать, чтобы не привлекать к себе внимание немцев как можно дольше. Когда тебя поднимают вот так, атаковать на арапа, без обеспечения и ясных целей, у тебя, хоть ты и взводный, вариантов мало. А у твоих подчиненных, солдат и сержантов, еще меньше. Бежим. Добежали так, без выстрелов, до земляной межи. Порядочно, метров сто отбежали. И тут немцы открыли пулеметный и автоматный огонь. Мы, словно и ждали этого момента, сразу же залегли на меже и стали окапываться. Немецкие пулеметы били длинными очередями. Головы не поднять. Свои пулеметные расчеты я оставил в окопах. Они открыли огонь одновременно с немцами и начали прикрывать огнем наш бессмысленный бросок. Я рассчитывал, что хоть как-то, но все же удастся сократить потери. Ни артиллерии, ни минометов… И вышло, что я рассчитал правильно. Мы боялись контратаки немцев. Если бы они контратаковали силами до двух взводов, нам бы на той меже и оставаться… Но, видя, что нашу атаку плотно прикрывают пулеметы, на контратаку не решились.