Маршалы Наполеона. Исторические портреты - Рональд Фредерик Делдерфилд
В Париже очаровательная Аглая Ней, жена маршала, попала под подозрение иного рода. А именно — она была заподозрена в том, что пытается завлечь императора в свои амурные сети, в результате чего Жозефина была доведена до истерики. Мадам Ней, обожавшая своего прославленного мужа, была чрезвычайно разгневана этим подозрением, однако Жозефине вскоре стало ясно, что она идет по ложному следу. Действительной виновницей оказалась прелестная блондинка мадам Дюшатель, жена одного пожилого политика. Однако имя мадам Ней обелено не было до тех пор, пока Жозефина не поймала супруга и его возлюбленную при обстоятельствах, уже не позволяющих что-либо отрицать. Неизвестно, что думал темпераментный Ней об этом пятне на репутации супруги. Ему несколько раз приходилось драться на дуэли по гораздо менее значительным поводам.
Кроме больных и раненых, ни один из ветеранов не вернулся этой зимой во Францию. В Европе перед императором стояло еще много задач, поскольку польские патриоты решили соединить свою судьбу с судьбой Франции и приветствовали Наполеона и его армию как освободителей. Русские войска снова выступили в поход, предстояла зимняя кампания. Великая армия надела сапоги и зашагала в Варшаву, где еще один из будущих маршалов, упоминавшийся в самом начале этой книги, с нетерпением ждал победителей при Аустерлице и Йене, чтобы восстановить независимость древнего Польского королевства. Этого человека звали князь Понятовский. Он был надеждой каждого польского патриота. Когда в снежных бурях завершился 1806 год, он предложил Наполеону свою шпагу и заверил его в лояльности своих соотечественников. Польше не было суждено завоевать свободу[22] еще в течение целого столетия, но уже через несколько лет Понятовский и тысячи поляков отдали свои жизни, расплачиваясь за эти заверения.
Глава 10
Путь к плоту
Первой ролью, в которой Понятовский послужил Наполеону, была не вполне благовидная роль сводника. Он был призван использовать свое влияние на медлительную Марию Валевску с тем, чтобы та оставила своего стареющего супруга и стала возлюбленной императора. Понятовский блестяще справился со своей задачей. В его глазах брачные обеты замужней женщины мало что значили по сравнению с завоеванием дружбы человека, обещавшего освободить Польшу.
Для патриотов Польши этот Новый год был очень веселым. В Варшаву вошла непобедимая армия во главе с Мюратом; на всех свидетелей этого события великий герцог Бергский и Клевский, гарцующий впереди эскадронов своей закаленной в боях кавалерии, произвел неизгладимое впечатление. По этому случаю Мюрат облачился в польскую военную форму: зеленый бархатный кунтуш, украшенный мехом и золотыми бранденбурами, расшитые сапоги и конфедератка с драгоценными камнями, увенчанная покачивающимся на скаку белым пером. Никто даже и представить себе не мог, что он и его кавалерия после окончания прусской кампании провели ужасное время в польских болотах, что и лошади и личный состав в этой нищей стране отчаянно нуждались в фураже и пайках. Ведь Польша, в отличие от Германии, не была столь благодатной для походов страной, и, когда солдаты разбредались по деревням в поисках хлеба и водки, дисциплина катастрофически падала. Кроме того, происходили столкновения с крепко сбитыми русскими колоннами, и однажды Мюрату пришлось даже искать спасения в одном из каре Сульта. В другой раз, пока маршал спал мертвецким сном на конюшне, четверо его оголодавших адъютантов украли у него обед, состоявший, между прочим, из жареного гуся, белого хлеба и бутылки вина.
Однако отдыхать и восстанавливать силы в Варшаве французам пришлось недолго, поскольку русские армии, привычные к этому суровому климату, сосредоточивались на северо-востоке. Вскоре ветеранам пришлось снова выступать в поход. Мюрат возглавлял свою кавалерию, Ней, Ланн и Сульт — пехоту, Бессьер — гвардию, Ожеро и Бернадот вели арьергард. Каждый и все вместе месили бесконечную непролазную грязь, пытаясь набрести на еще один Аустерлиц или на еще одну Йену, но приходилось довольствоваться только мелкими стычками, не приносившими ни славы, ни трофеев. Часто случались ссоры, взаимоотношения между маршалами ухудшались. Бернадот ссорился с Бертье, Ней — с терпеливым Бессьером, Сульт — со всеми. Однако каким-то непостижимым образом армия все же сохраняла походный порядок, и в конце концов русские были вынуждены остановиться у маленького городка Прейсиш-Эйлау. Авангард Великой армии составил свои ружья в козлы на кладбище. Место выбора лагеря оказалось прямо-таки пророческим. В этих мрачных местах было суждено сложить свои головы 15 тысячам французов.
Французы пытались применить тот же план атаки, что и под Йеной. Согласно этому плану, Ожеро должен был ударить в центр русских линий и затем отклониться влево, а Сульт выдвигался справа и теснил русских в левую сторону, пытаясь сбить их с позиций и погнать на корпус Нея. Однако в это время Ней находился слишком далеко от Прейсиш-Эйлау и едва ли бы мог принести действенную пользу. Так же далеко находился и Даву. Оставалось надеяться, что если они все-таки подойдут к Прейсиш-Эйлау быстрым маршем, то успеют перекрыть русским пути отхода.
Однако этот великолепный план с треском провалился. Начался сильный снегопад, и Ожеро, голова которого была обвязана белым шарфом, потерял в метели направление и привел своих солдат прямо под ураганный огонь русской артиллерии. Корпус из 15 тысяч человек растаял буквально за несколько минут. Сам Ожеро упал с картечной раной, и тела 12 тысяч его ветеранов скоро покрыли затоптанный снег ковром. Лишь на одном из холмов держался храбрый 14-й полк, атакуемый русской пехотой и истребляемый перекрестным огнем русских пушек. Остатки корпуса отошли, и Ожеро отправил в 14-й полк, в самое пекло, несколько курьеров с приказом отступать. Когда молодому Марбо наконец удалось добраться до уцелевших, ему сообщили, что, если полк спустится на равнину, он будет разгромлен через минуту, так что те, кто еще уцелел, с тем же успехом могут умереть там, где они находятся сейчас. Марбо попытался унести с собой полкового орла, чтобы он не достался неприятелю, но был тяжело ранен на обратном пути, и спастись ему удалось только чудом. Корпус Ожеро, прошагавший весь путь от Бреста до Швейцарии, с боями проложивший себе дорогу от своих зимних квартир в Южной Германии до Любека на севере, а потом пересекший покрытые сплошной грязью польские равнины
