Ксения Куприна - Куприн — мой отец
Куприн подпадал под разные влияния, но не примыкал ни к одной партии, оставаясь в душе демократом и притом глубоко растерянным человеком.
Через неделю после нашего приезда Париж начал готовиться к празднику взятия Бастилии — 14 июля. На всех перекрестках и площадях сооружались помосты для оркестров и танцевальные площадки. Роскошные тенистые каштаны украшались гирляндами из трехцветных лампочек. Кафе и рестораны удесятеряли число столиков, расставленных на улицах.
Париж танцевал два дня и две ночи. Людям хотелось поскорее забыть ужасы недавней войны. В ту пору народные празднества еще были необычайно веселыми. Существовал «Его величество карнавал» с многоцветной толпой ряженых. И в день святой Катерины, праздника мидинеток, девушки, которым исполнилось 25 лет, надевают смастеренные собственными руками замысловатые чепчики в знак того, что им пора замуж, и выходят гулять по улицам шумной толпой. Только в этот день они имеют право задевать прохожих, приглашать на танец и даже делать предложение руки и сердца молодым людям.
Много очаровательных традиций, таких типичных для французов, потом пропало совсем или перестало носить общенародный характер. 14 июля хотя и продолжает быть любимым праздником простых людей, но с каждым годом спадает прежнее неудержимое веселье.
С большим любопытством, боясь потерять друг друга, мы пробирались и толкались среди танцующих. Папу, под веселый хохот, называя «La barbichete» («бородка», вышедшая тогда во Франции из моды), пригласила танцевать черноглазая задорная девица. В нас сразу угадали иностранцев.
На этом празднике отец присутствовал второй раз в своей жизни. В 1912 году, путешествуя по югу Франции, он попал на праздник 14 июля в Марселе. Об этом он пишет в «Лазурных берегах»:
«Середина июля. Город Марсель празднует годовщину разрушения Бастилии… Но мне тяжело и скучно. Чужой праздник! И я чувствую себя неприглашенным гостем на чужом пиру. Увы! Судьба моей прекрасной родины находится в руках рыцарей из-под темной звезды, и у нас нет ни одного случая вспомнить наше прошлое, ни числа, ни месяца, ни года…»
Если даже в то время, когда у него была «крепкая, нерушимая душевная основа — „а все-таки там дом — захочу и поеду“» (очерк «Родина»), ему было тяжело и скучно, то как горько и одиноко должен был он себя чувствовать среди ликующей чужой толпы, лишившись этой душевной основы…
Вскоре родители решили меня отдать в какое-нибудь учебное заведение. Я была чудовищно безграмотна, а им надо было спокойно осмотреться и наладить жизнь на новом месте.
Кто-то посоветовал интернат, полумонастырь «Les Dames de la Providence», где не очень обращали внимание на уровень образования. Это было женское католическое учебное заведение с собственной церковью, с монастырскими правилами. Оно размещалось в большой усадьбе почти в центре города, обнесенной глухой каменной стеной. Преподавали праведные старые девы, а за внутренним порядком следили монашки. Священник давал уроки катехизиса и служил четыре мессы в день. Уроки морали, хороших манер, шитья, вышиванья и пения псалмов преобладали над другими науками. За трапезой девочкам запрещено было говорить между собой, и монахиня на кафедре монотонно читала священные тексты.
Я еще застала дикие нравы католического учреждения. Ванну можно было принимать раз в месяц в специальной рубашке, под которой нужно было суметь вымыться. Одеваться и раздеваться тоже надо было обязательно под длинной ночной рубашкой. Все это для того, чтобы не оскорбить взоры всевышнего кусочком голого тела. Девочки других вероисповеданий в принципе освобождались от церковных обязанностей. Но мы скоро заметили, что присутствие или отсутствие на мессах влияет непосредственно на отношения к нам наставниц и, следовательно, на отметки.
Во Франции существуют разнородные учебные заведения: коммунальные школы для «бедных» — бесплатные, с низшим образованием, дорогие великосветские пансионаты и католические учреждения, где учатся средние слои общества.
Когда мама привела меня к директрисе этого учреждения, мадам Мари-Терез — маленькой старушке с двумя парами железных очков на крошечном носике, оказалось, что как раз было время летних каникул, и она с двумя монашками и несколькими оставшимися девочками собиралась ехать отдыхать на родину знаменитой Жанны д’Арк («Орлеанской девы»), в деревушку Домреми. Директриса предложила взять меня с собой, и мама скрепя сердце согласилась.
В первый раз расставалась я с родителями. Все трое тяжело переживали эту разлуку. Мама и папа обещали часто приезжать.
Местность оказалась очень красивая, хотя плоская: длинные шоссейные дороги, обрамленные тополями, вели из деревушки в деревушку, масса церквей и чудесные леса, где, по легенде, Жанна слышала голоса, призывающие ее спасти родину от англичан. Вполне сохранился маленький, странной треугольной формы каменный домик героини и вся утварь. Весь край жил туристами, продажей открыток, картинок, статуэток.
Первое время мне было очень трудно: чужой язык и нравы, умиленная глупость монашек.
Я бунтовала. Вот что я писала в 1920 году своим родителям:
«Милая Мамочка и милый Папочка…
Домреми — очень красивое место, и я от души желаю, чтобы вы купили домик и завели хозяйство, мы с папой будем искать улиток.
Я не хочу учиться читать и писать по-французски. Напиши, пожалуйста, „Им“. И привези, пожалуйста, русские книги, побольше. Но мне все-таки хочется домой и не будет жалко „Их“.
Киса Куприна».
Мама умоляет:
«Милый Котенок, если бы ты знала, как меня огорчает, что ты так непочтительна к своим учительницам. У французов извиняются за каждый пустяк… Учиться необходимо, осенью никуда неумеющую писать и бегло читать не примут даже в 1-й класс».
Отец же старается воздействовать на меня, как товарищ:
«4 августа 1920 г.
Милая Кс.
Я думаю, мама напрасно беспокоится. Потому что знаю, какой ты умеешь быть послушной, веселой и милой, когда захочешь. А если придется повиноваться, вспомни, как твой храбрый отец выпячивался перед начальством, когда был на военной службе в Гельсингфорсе (давно), а потом в Гатчине (недавно).
Твой Александр».
Потом в совместном письме они обещают приехать.
«Маленький мой котеночек.
Кажется, мы с папой недели на две приедем в Домреми подышать свежим воздухом, но еще твердо не решили.
Нежно мы с папой тебя вспоминаем, он скучает очень.
Целую тебя, мой воробушек.
Твоя только Мама.
