Юрий Дубинин - Дипломатическая быль. Записки посла во Франции
После срыва совещания в верхах в мае 1960 года в международной обстановке последовала полоса усиления напряженности. Она захватила и отношения Советского Союза с Францией. По германскому вопросу и в кубинском кризисе, который стал высшей точкой противостояния СССР и США, де Голль не только занимал сторону США, но и порой придавал своим заявлениям особую жесткость. Негативную реакцию в Москве вызывало форсированное сближение Франции и ФРГ. В свою очередь, Париж остро отреагировал на признание Советским правительством де-факто временного алжирского правительства в октябре 1960 года. Из Франции последовало предупреждение: если Советский Союз признает алжирское правительство де-юре, это повлечет за собой разрыв дипломатических отношений между Францией и СССР. 18 марта 1962 года между французским правительством и временным правительством Алжирской Республики были заключены соглашения о прекращении военных действий в Алжире на условиях осуществления самоопределения алжирского народа. На следующий день Советское правительство признало временное правительство Алжирской республики де-юре и заявило о готовности установить с ним дипломатические отношения. В ответ французское правительство отозвало из Москвы своего посла Дежана. Советскому послу было заявлено, что он «должен вступить в прямой контакт со своим правительством». Эта элегантная формула означала требование отъезда посла из Парижа. Отношения были, таким образом, снижены до уровня поверенных в делах.
В январе 1963 года был подписан франко-западногерманский договор о сотрудничестве. Этот шаг вызвал взрыв критики в Советском Союзе.
Я не отношу себя к знатокам германского вопроса. Как и многие, на веру воспринимал проводившуюся тогда нами линию резкого осуждения политики ФРГ. В то же время чем дальше, тем больше было видно, что Париж набирает очки перед ФРГ, выступая в роли непреклонного защитника ее интересов, а это, в свою очередь, отравляет наши отношения с самой Францией. Вместе с тем проблема гармоничного сочетания двух этих направлений — французского и германского — одна из важнейших задач для внешней политики нашей страны. Об этом свидетельствует более чем вековая история. Во время, о котором я веду рассказ, мы только начинали нащупывать пути придания динамизма нашим действиям в этой области, их правильной увязки в современной международной обстановке. А пока отношения СССР и с Францией, и с ФРГ были очень плохими.
Политические контакты с Францией оказались сверну ми. В проблему превращалось даже получение виз для го док во Францию по линии общественности.
В июле 1963 года меня направили на работу в посольство в Париже в качестве первого секретаря. Послы Советского Союза и Франции после отсидки в течение нескольких месяцев в столицах своих государств успели к этому времени вернуться на свои прежние места, и то, что ни одна из сторон пошла на назначение новых послов, было проявлением известной преемственности в отношениях, однако в остальном картина продолжала оставаться мрачной.
С. Виноградову, как и тем, кто убежденно поддержал его в посольстве, — к очень немногим таким дипломатам относился и я — положение, складывавшееся в наших отношениях с Францией, представлялось иррациональным. Алжирская война была перевернутой страницей, сближение Франции с ФРГ не снимало внутренней противоречивости отношений между этими странами. К тому же оно не могло быть процессом изолированным и нуждалось в некоем балансе в Европе, который без Советского Союза был невозможен. Наконец, провозглашенная де Голлем самостоятельность внешней политики Франции, а стало быть, ее дистанцирование от Соединенных Штатов, не могли проявиться должным образом без придания нового качества ее отношениям с Советским Союзом. Учитывали мы в своих рассуждения большой капитал симпатии к нашей стране во французском народе, давние традиции отношений двух стран. Возник сложности представлялись нам преходящими, вызваны обстоятельствами конъюнктурного характера. Из этого мы делали вывод, что поворот к лучшему в отношениях с Францией не только желателен, но и возможен. Ближайшей задачей мы считали осуществление визита в Советский Союз генерала де Голля. Что же касается цели наших усилий, то мы хотели видеть ее в заключении политического договора между двумя странами.
Даже первая задача — визит де Голля в нашу стран представлялась весьма амбициозной. Что же касается второй, то она была близка к политической фантастике. Добавьте к этому, что не только в Москве, но даже в нашем посольстве, то есть среди тех, кто находился в прямом контакте с французской действительностью, люди, скептически относившиеся к таким замыслам, составляли подавляющее большинство.
Более того, и в Москве, и в Париже было немало и активных противников такой политики. Одни из них считали советско-французское сближение недопустимым по идеологическим соображениям, другие полагали, что в мире, скованном холодной войной, две страны из противостоящих лагерей не способны сказать какое-либо живое слово, третьи, наконец, будучи подвержены силе инерции, полагали, что спокойнее жить по старинке, без попыток перемен.
Однако, движимые энтузиазмом, мы были настроены оптимистически.
С. Виноградов активно использовал тот факт, что не так давно я побывал во Франции в роли переводчика Н. Хрущева во время столь успешного визита туда советского руководителя. Он брал меня с собой на самые ответственные свои беседы с де Голлем, с ведущими политическими деятелями страны, предоставляя большой простор для действий мне самому, Я обратил главное внимание на контакты на Кэ д’Орсе, затем на аппараты премьер-министра и Елисейского дворца. Уже первые знакомства показали, что двери там открываются, и я быстро, даже в положении первого секретаря, оказался вхож в кабинеты руководителей основных департаментов и служб министерства иностранных дел. Посол поддержал мое предложение о создании в посольстве специального реферата по советско-французским политическим отношениям, в задачу которого входило выявление квинтэссенции наших отношений во всех областях и подготовка предложений о том, как двигать их вперед. Мою работу посол замкнул на себя, что придавало мне уверенность, хотя и требовало немалой деликатности в отношениях с посланником и советниками посольства.
Одним словом, направление усилий посольства было определено, но в конце августа того 1963 года С. Виноградов отправлялся в очередной отпуск все еще без багажа каких бы то ни было достижений. Они пришли, и пришли, как это бывает, даже в такой, казалось бы, организованной области деятельности, как дипломатия, неожиданным образом. Случилось это так.
