Гарольд Лэмб - Омар Хайям. Гений, поэт, ученый
И Му'иззи засмеялся, откинув назад голову. Айша смотрела на Омара, который не проявлял ни признаков неудовольствия, ни того, что рассказ пришелся ему по душе.
Арабская девушка закипела негодованием. Так много мусульман забавлялись с мальчиками и теряли всякий интерес к женщинам. Она вспомнила, как нашла пустынной женскую половину Каср-Качика, да и Зулейка уверяла ее, будто ее господина быстро утомляли поющие девушки из города. Хотя в доме не видно было и следов безбородых юнцов, тем не менее Айша воспылала ненавистью к Му'иззи и стала проклинать придворного поэта.
Среди гостей присутствовал индус, тихий и молчаливый как тень, который шептал своему собеседнику, будто тайное знание досталось Омару из прошлой жизни души его, о чем сам звездочет даже и не подозревает.
Для Айши это ничего не значило, она лишь смутно догадывалась, что этот индус по духу и верованиям близок с юношей с бесстрашными глазами, который пришел во дворец в одной лишь арабской накидке из верблюжьей шерсти и босиком. Они звали его Газали, мистиком.
Когда Газали говорил с Омаром, они вдвоем прохаживались по саду, и девушке с трудом удавалось хоть что-то расслышать. Но и в услышанном она едва улавливала смысл. До нее доносились обрывки странных речей о покрове Незримого, который люди не в состоянии снять.
– Если бы мы могли видеть небеса таковыми, – говорил Омар, – как они есть на самом деле, пред нами предстала бы обновленная Вселенная. Ах, мы бы покончили со старым и удовлетворили бы глубоко запрятанную в сердцах жажду нового.
– Но покров не может быть поднят, – отвечал Газали, – пока мы не достигнем совершенства в нашей любви ко Всевышнему…
Однажды, когда Омар поднес кубок с вином к своим губам, мистик вскричал:
– Вино – это проклятие!
Омар выпил, поставил пустой кубок и с легкой улыбкой промолвил:
– Не поноси вино. Его горький привкус напоминает мне о моей судьбе.
Его судьбе! Айша, уже ревновавшая Омара к Газали, ждала продолжения. Но дальше эти двое лишь продолжили разговор, в котором Газали пытался объяснить, что, несмотря на существование в мире множества религий, на самом деле существует лишь один бог.
– Даже сам ислам – разделенный дом, поскольку и среди нас есть ортодоксальные правоверные, и суфии, восстающие против ортодоксального, и последователи Али, а также те, кто ждет прибытия нового пророка Махди. Все они верят, все правоверные, но все же все они следуют различными дорожками. Вот вам история про слона… В Индии случилось так, что хранители слона пожелали показать его любопытным. Но сделать это решили в темном месте. Жаждущие прибыли, но увидеть ничего не смогли и стали щупать слона, чтобы понять, какой же он. Один положил руку на хобот и сказал: «Это существо подобно водяной трубе». Другой, ощупывавший ухо, сказал: «Истинно, он похож на опахало». Третий же наткнулся на ногу слона: «Нет, вне сомнения, он как столб». Но стоило хотя бы одному из них принести свечу в это место, и все увидели бы одно и то же.
– Но где же, – спросил Омар, – ты найдешь свечу, дабы осветить мир?
– В видениях мистиков! – вскричал Газали. – Ибо они способны узреть то, что спрятано под таинственным покровом.
– Но кто они? – Омар покачал головой. – Я искал их, но где же они? Они и шагу не ступят в темноту Вселенной, никогда не покидая своего прибежища. Они рассказали старую сказочку и снова отправились почивать на своих ложах.
Несмотря на неприязнь, возникшую у нее к Газали, Айша все же испытывала к нему чувство благодарности. После того как мистик отправился дальше в свои странствия, Омару наскучили и Му'иззи, и другие пирующие. Он подвел к ним белого осла Джафарака, и когда наконец все гости затихли, помрачневший Омар совершенно серьезно заверил их, будто осел предлагал всем собравшимся внять его предупреждению и учесть его горький опыт: в прежней жизни осел якобы был профессором Академии.
После этого все гости разъехались, и Омар пошел погулять в сад, освещенный светом звезд. Тогда-то Айша наконец осмелилась приблизиться к своему хозяину. Она встала около него на колени и прижалась лбом к его руке:
– Мир тебе, мой господин.
– Мир тебе.
– Мой господин, я наблюдала и увидела, что кто-то шпионит за тобой, ползая повсюду, подобно змее. Он прятался прямо здесь, за розами, и снова уполз. Я видела его лицо.
– То был Ахмет, садовник?
– Да, Ахмет. Накажи его!
Для девушки, вскормленной молоком среди пустынных кочевников, шпион был врагом, которого следовало уничтожить, как ядовитую змею.
Омар задумался.
– Нет, пусть он идет к тем, кто послал его сюда, и расскажет им о моей шутке с белым ослом. Если я накажу его и выгоню вон, они пришлют сюда другого шпиона, более опасного, нежели Ахмет.
Айша недоумевала. Выходит, ее господин знал, что Ахмет шпионит за ним. И точно так же, когда Омар впервые увидел ее на торгах, он сразу понял, что она не приходилась дочерью арабскому вождю. Он прочел ее мысли и сейчас, когда она встала подле него на колени, и он погладил ее локоны.
Но Омар в тот момент думал о своем:
– Все они твердят о рае, но разве рай – это не минуты мирного покоя?
Айша не поняла и хранила молчание.
– Вот сад, наполненный тишиной и покоем. И все же даже сюда подсылаются шпионы и вторгаются соглядатаи и бесконечные осведомители… Скажи, Айша, мои слуги добры к тебе?
– О да. А ты скажи, мой господин… может, тебе хотелось бы насладиться звуками моей лютни? Я могла бы спеть для тебя.
– Уже поздно… Не пройдет и часа, как станет светать. Иди к себе и поспи, Айша.
Девушка послушно вернулась на свою половину, но в душе ей стало обидно. Со всеми этими бесконечными разговорами и пиршествами с гостями когда же ее господин обратит на нее внимание? Он погладил ее по голове, словно она была одной из лошадей в его конюшне, и как ребенка отослал спать.
Омар сидел у водоема, погруженный в размышления. Газали был сейчас не старше, чем он, когда они с Рахимом отправились на войну, а Ясми подарила ему розу. Газали переполняла необъяснимая уверенность, присущая юности. Почему закрывается книга юности? Ведь ему, Омару, едва стукнуло тридцать четыре, но он чувствовал, как юность оставила его. Кто знает, как или каким образом? Но книга закрыта, и новая книга открылась перед ним. Жизнь, такая понятная и определенная для Газали, потеряла ориентиры для Омара. Перед аскетом она лежала как незаполненная карта, на которой еще предстояло обозначить дороги. Астроному же она уже ставила барьер за барьером.
– Из него выйдет прекрасный учитель, – подумал он. – А я не могу преподавать.
Поддавшись какому-то порыву, он хлопнул в ладоши. Появился слуга, бежавший к нему от самого дома, и почтительно остановился поодаль от своего господина.
– Принеси мне, – потребовал Омар, – мою шкатулку с камеями и старинными монетами. Она там, в голубой комнате, рядом с китайскими коврами… – он в первый раз взглянул на лицо слуги и, узнав, назвал по имени: – Ахмет.
Когда шкатулка легла на его колени, он отпер ее ключом, который достал из пояса. Он предпочитал держать шкатулку запертой. Он прекрасно знал, что никто из слуг никогда не осмелился бы украсть саму шкатулку, но и Зулейка, и другие служанки подверглись бы соблазну стащить из нее золотые монеты, если бы он оставил ее открытой. Их пальцы ни за что не сумели бы сопротивляться притягательной силе золота. Хотя потом, если хозяин попытается изобличить их в воровстве, они выплачут все глаза.
– Есть еще приказания, о мой господин?
– Никаких… Иди, Ахмет.
Он вынимал по очереди редкие монеты и несколько мгновений внимательно изучал их. Вот византийская монета, с изображением императора и его жены под крестом. Омар мог разобрать греческие буквы. На монете изображался Юстиниан на шестом году своего царствования, но имени его жены на монете не значилось. А вот глиняный оттиск с выдолбленным углублением в форме летящей птицы, которую Омар поднял в руинах города Пальмиры, расположенного в пустыне. Там не так уж давно Зинобия бросила вызов Риму. Какие истории человеческих амбиций должны были бы рассказать эти символы!
Юстиниан восстановил многое из былой мощи Рима, но он умер на бесплодных походах в Азию. Зинобия, как помнил Омар, эта королева караванной империи, была вынуждена уступить наконец римской армии, и ее взяли в плен, дабы украсить ее красотой триумф Рима.
Казалось странным держать в руках эти монеты с вырезанными на них четкими линиями профиля давно захороненных римских цезарей. Только на днях Низам объявил, что самый последний цезарь Константинополя выслал дань Малик-шаху. Выходит, колесо фортуны повернулось, и запад позволил прорвать цепи своей обороны перед торжествующим маршем ислама…
Газали думал, будто он, Омар, пребывал в праздности. И все же все эти семнадцать лет он не прекращал работать за троих, да и теперь Низам выдвигал перед ним все большие требования…
