Михаил Колесников - Последние грозы

Капитан старался держаться азиатского берега. В случае чего, репатриантов можно высадить на сушу, и они соединятся с армией Кемаль-паши или найдут укрытие в польских поселениях Полонезнея или Адамполе, в горах и лесах. В Полонезнее живут потомки участников польского восстания, они сочувствуют туркам и беженцам от Врангеля. Он все учел, этот капитан Абдул-бей, человек неразговорчивый и суровый. А перед лицом оккупационных порядков он был просто капитаном, далеким от политики, так как его дело — даже не фрахт, а выполнение рейса. Хозяева лучше знают, каких пассажиров и какой груз он должен перевозить. За разъяснением обращайтесь к фрахтовщикам, которые на грани разорения…

Когда Макошин спросил, когда они будут в Одессе, Абдул-бей без улыбки ответил:

— Это займет столько времени, сколько вы найдете нужным.

Макошину казалось, что часы испортились, остановились — стрелки не двигались. Он их даже встряхивал, прикладывал к уху, стараясь уловить тиканье. Но то остановилось само время. Застыло. Когда стали приближаться к некому невидимому Бейкозу, «Решид-паша» выбрался на середину пролива. На обоих берегах повсюду подстерегала опасность.

Глухая тишина стояла вокруг. Ни огонька. Лишь скопления звезд продолжают клубиться дымными облаками. Что там чернеет слева? Крепость Кавак. Она поднимается на холмах. За ее мощными стенами спрятана французская артиллерия. До выхода в открытое море считанные мили — уже виден бледно-голубой свет маяков. Макошин сжался в комок, сердце заныло: именно в Каваке находится французский патруль. Здесь производят и таможенный досмотр. После захода солнца проход в море заперт… До крепости осталось несколько кабельтовых. Со стороны форта грохнул сигнальный выстрел. Здесь не шутят. Абдул-бей знает: упрямиться бесполезно, да и не нужно, приказывает бросить якорь.

К пароходу подошел катер. Патруль в синих шинелях во главе с лейтенантом, таможенные чиновники, поднялись на борт. Сухая французская речь. Официальный вид. На палубе показался генерал Слащов. Увидев генерала и русских солдат, лейтенант откозырял, безоговорочно дал добро на выход, увел с собой и таможенников, и патруль. Какой может быть досмотр у целого армейского корпуса? Французский лейтенант не вправе задавать русскому генерал-лейтенанту, сподвижнику барона Врангеля, вопросы о пути следования: может, задуман очередной десант к крымским берегам?.. На борту — укрытые брезентом пушки… И конечно же вышли ночью неспроста. Необходимая предосторожность.

Оказавшись в крепости, лейтенант для порядка доложил обо всем по телефону своему начальству в Константинополь. Вот тут-то и началось. Французское командование оккупационных войск запросило штаб Врангеля. Там растерялись. Куда это подался Слащов? В Болгарию? В Югославию? Удрать задумал, отделиться! В прошлом году самый надежный генерал Кутепов и тот намеревался удрать на службу к принцу Александру, и это в самое трудное время…

Не мог же Врангель поверить тому, будто Слащов со всем своим корпусом снялся с Лемноса, проследовал на виду всего Константинополя через Босфор для того, чтобы отправиться в совдепию… Абсурд!..

Но беглеца следовало вернуть. В противном случае авторитет барона упадет до самой последней черты. Время еще не было потеряно. В распоряжении барона находился миноносец «Отважный» с экипажем в несколько сот вооруженных офицеров. То были его бывшие бодигары, люди преданные, своего рода гвардия, в отряд влились также подразделения, специально сформированные из немцев-колонистов. Возглавлял отряд полковник фон Цицендорф.

Когда «Решид-паша» миновал маяки на краю Босфора, занималось мутное утро. Судя по серой полосе на востоке и белым гребешкам на волнах, надвигался шторм. Море сделалось черно-синим, тяжелым. Ветер посвежел. Капитан Абдул-бей дал команду «больше ход». Мертвящее оцепенение прошло. Пароход выбрался из территориальных вод Турции.

А море раскачивалось и раскачивалось. Все выше поднимались валы. «Решид-паша» плавно скользил на зыбях. Ему не страшен был шторм. Но вот тяжелые глыбы кипящей воды обрушились на палубу. Гонимый зыбью, пароход делал скачки вперед. Абдул-бей радовался. Суровая синяя туча, полоса тумана — все радовало капитана.

Преследователей Абдул-бей заметил на следующее утро. Черная точка, то выныривающая из пучины, то исчезающая из поля зрения. Но Абдул-бей догадался: идут за «Решид-пашой»! Сказал Макошину. Макошин распорядился приготовить пушки и пулеметы к бою.

Волны делали свое дело. Миноносец трещал по всем швам. Никогда еще не попадал он в шторм такой силы. «Отважный» вертелся в пенящемся водяном котле. Он тяжело взлетал и нырял, волны захлестывали, перекатывались через палубу. Полковник фон Цицендорф лежал в каюте в полной прострации — он был подвержен морской болезни, — но продолжал выкрикивать: «Догнать, обстрелять!»

Командир миноносца сказал, что лучше вернуться. Цицендорф в ярости чуть не пристрелил его. Командир корабля раньше был капитаном пассажирского парохода, он знал, что на пароходе даже здоровые и уравновешенные люди теряют чувство меры. А тут перед ним был явный психопат. Сообразив, что имеет дело с дураком, командир корабля поднялся в свою рубку и, спасая миноносец от гибели, приказал сбавить ход, лечь в дрейф.

Корабль еще пять дней носило по морю дрейфом левого галса. Он потерял управление…

«Решид-паша» уверенно шел курсом на Одессу — напрямик от Константинополя! Он тяжело переваливался с борта на борт, клевал носом, но казаки, пристроившиеся на верхней палубе, не замечали качки. Впереди каждого ждало будущее, и все они волновались, хотя и старались казаться веселыми. Как повернется будущая жизнь? Да как бы ни повернулась — хуже не будет, хуже просто не может быть…

Минуты? Часы? Вечность? Бугрилась вспененная вода за бортом. Вода, ветер и тьма… А потом справа по борту — малиновый рассвет, а впереди — видение бело-розового города, встающего из воды…

Заложив руки за спину, Макошин стоял на носу парохода со своими товарищами-чекистами, радовался тому, что экспедиция заканчивается. Все обошлось. Он вдруг вспомнил слова Фрунзе: «Вернетесь, расскажете о Константинополе»… Улыбнулся.

Мысленно оглянулся назад, и только теперь пришло в голову: а что рассказывать? Константинополя, по сути, не видел. Не успел посмотреть. Не до экскурсий было. Крутые берега Босфора остались далеко позади, будто во сне. Залив Золотой Рог, Галатская пристань в устье залива, Анатолия… Там Макошин не бывал. Не был он и у Айя-Софьи, видел издалека купол — и все. Галату пришлось пересечь, когда пошел к Гравицкому. У Галатской башни постоял немного. Башня как башня…