Ришард Болеславский - Путь улана. Воспоминания польского офицера. 1916-1918

Я вернулся и доложил полковнику, что, к сожалению, не могу порадовать его полученной информацией.

– Почти четверть века назад я закончил Пажеский корпус[20]. Выпускной смотр был назначен на 7.30 утра; мы появились на плацу в 7.15, – улыбаясь глазами, начал свой рассказ полковник. – Часы на башне отбили половину. В тот же миг яркое солнце прорвало тучи, и появилась карета с императором и императрицей.

Полковник посмотрел на серое небо, с которого сеял редкий дождь.

– Еще долго ждать. Перестаньте волноваться и прикажите уланам спешиться.

С семи утра примерно до часу дня, то есть в течение шести часов, первый эскадрон в парадной форме с вычищенными лошадьми маялся в ожидании прибытия главы правительства. Полковник не решился оправить эскадрон на обед, но распорядился принести уланам хлеб и чай, расплатившись своими деньгами. Уланы спокойно стояли под моросящим дождем, но их лица не выражали особого энтузиазма.

Около часу дня к перрону медленно подошел поезд. Полковник вскочил на лошадь, вынул из ножен саблю и отдал команду. Эскадрон выхватил сабли и застыл. Вместе с уланами застыли лошади. Поезд остановился. Из дверей вагонов выскочили солдаты с винтовками с примкнутыми штыками и взяли на караул.

Ждал полковник. Ждал эскадрон. Никакого движения, словно поезд был пустым и безжизненным Моросил дождь.

Прошло минут десять. Открылась дверь вагона, и вышел пехотный поручик, с непокрытой головой. Подойдя к полковнику, он сказал:

– Главнокомандующий просил передать, чтобы вы не держали своих людей под дождем. Он закончит завтрак и тогда выйдет.

По лицу полковника было видно, что он с трудом сдерживает гнев. Он отдал команду «вольно», которая означала, что уланы остаются верхом, но могут расслабиться. Сам полковник пришпорил коня и поскакал вдоль пути, чтобы, по всей видимости, прошептать ветру, что он думает о новом главнокомандующем.

Через двадцать минут появился Керенский в сопровождении тридцати официальных лиц; такой свите мог позавидовать любой монарх. Керенский выглядел усталым и был бледным. Он был в военной форме, но без оружия. На сапогах шпоры, но он явно не умел их носить. Кавалерист первым делом обращает внимание на шпоры, и его коробит, если он видит, что человек не знает, как носить шпоры.

Керенский сразу направился к полковнику, который отдал ему честь. Не отвечая на приветствие, Керенский просто пожал полковнику руку. Поприветствовав уланов хриплым голосом – чувствовалось, что ему приходится напрягать голосовые связки, – Керенский сел в ожидавший его автомобиль. По приказу полковника половина эскадрона выстроилась перед автомобилем, а вторая половина замкнула процессию. Передав мне командование, полковник поскакал в гарнизон, чтобы успеть еще раз проверить готовность полка к смотру.

Люди, выстроившиеся вдоль пути следования машины, восторженно приветствовали Керенского, но он не обращал на них ни малейшего внимания. Создавалось впечатление, что он выше эмоций, обуревавших толпу. Мне было непонятно, как может глава государства не реагировать на приветствовавших его людей. Может, он слишком устал? Или обдумывает предстоящую речь? А может, он просто не знает, как должен себя вести человек, облеченный такой властью? Позже я понял, что он пребывал в некотором оцепенении. Керенский настолько устал от обуревавших его мыслей, от постоянного движения, смены впечатлений, людей, что просто не слышал несущихся со всех сторон приветствий.

Под непрерывно моросящим дождем мы доехали до плаца. Керенский занял свое место на трибуне под красным флагом с двуглавым орлом.

Начался смотр. Керенский приветствовал каждое воинское соединение, проходившее мимо трибуны, выкрикивая натужным голосом: «Благодарю за службу революционную пехоту!», или «Благодарю за службу революционных артиллеристов!», или «Благодарю за службу революционных саперов!», а в ответ раздавалось: «Рады стараться!»

Я стоял за спиной Керенского и наблюдал за прохождением соединений. Солдаты отдохнули, хорошо подготовились к смотру и явно испытывали гордость оттого, что являются первой революционной армией. Даже дождь не мог бы испортить впечатления от этого грандиозного зрелища, если бы не одно но. Многочасовая задержка несколько умерила их энтузиазм. Солдаты, мрачные, с недовольным видом, не предпринимали никаких усилий, чтобы соблюдать строй. Они спешили, торопясь как можно скорее попасть в казарму. Казалось, что глава страны не производил на них никакого впечатления.

Кавалерия, как обычно, шла последней. Мы прошли рысью мимо трибуны, и, несмотря ни на что, нам было приятно, когда Керенский прокричал: «Приветствую польских уланов!» Впервые нас официально признали как нацию. Это признание компенсировало многочасовое ожидание и привело нас в хорошее настроение.

Затем гарнизон выстраивался на плацу.

Керенский встал. Чувствовалось, что он говорит из последних сил. Он выкрикивал слово, затем следовала пауза, во время которой он словно набирал силы, чтобы произнести следующее слово. Если мне не изменяет память, то он произнес примерно следующую речь:

– Революционная армия, вы удостоились чести стать армией первой бескровной революции в мировой истории. Я выражаю мысли и желания миллионов людей, которые стремились к свободе в течение трехсотлетней тирании.

Вы взяли власть в свои руки. Только вместе, установив полное взаимопонимание, мы сможем определить будущие шаги российской республики. В соответствии с желанием Временного правительства и волеизъявлением народа я был назначен главнокомандующим, поэтому я сейчас здесь и говорю с вами.

Керенский снял фуражку и вытер со лба пот.

– Вы уже много раз слышали речи властей, которые объясняли ваши обязанности, подразумевая под этими словами служение тирании. Я же говорю как один из вас. Вы все сыны революции, и я один из вас.

Нам удалось осуществить мечты наших отцов. Мы добились этого ценой огромных жертв. Ради будущего люди отправлялись в ссылки и становились политическими заключенными, оплачивая наши сегодняшние достижения ценой собственных жизней. Теперь перед нами стоит главная цель – сохранить достигнутое.

Россия вступила в семью свободных, цивилизованных стран. Война, в которой вы все принимали участие, по заявлению наших союзников, является войной за восстановление справедливости в мире.

Если эта война была начата Николаем Романовым, то я своей властью, дарованной мне Временным правительством, запрещаю вам продолжать эту войну.

Он опять и опять снимал фуражку и вытирал пот – хотя, может, это были капли дождя – с высокого лба.

– Государства начали эту войну против немецкого милитаризма. Цивилизованные, высокоразвитые государства. Если мы выйдем из войны, не доводя ее вместе с союзниками до победного окончания, то переведем нашу только что рожденную республику в разряд невежественных, нецивилизованных народов. Я уверен, что это не может произойти. Когда пробьет час решающего сражения, вы выполните свой революционный долг.