Эндре Мурани-Ковач - Флорентийский волшебник

Мог ли Леонардо подумать, что к тому времени, как он вернется в Колле, Сангалло там уже не окажется. Они разминулись. Напрасно посетил изобретатель коменданта крепости.

– То, что ты тут рассказываешь, мессер Леонардо, замечательно, – сказал капитан. – Но могу ли я сейчас оценить эти чертежи? Ведь все решается практикой. Ты изготовь – пусть в миниатюре – хотя бы один из этих механизмов, быть может, тогда я смогу сказать тебе что-нибудь определенное.

Леонардо снова оставил Колле и отправился во Флоренцию. К себе в мастерскую. Он решил изготовить модель нового орудия. Но не будет ли к тому времени уже поздно? Надо бы иными путями помочь делу. Через несколько дней противник возьмет крепость…

Запершись в своей комнате, Леонардо долго размышлял: в чем состоит теперь первостепенная задача? И после множества набросков начертил проект конструкции, состоящей из толстых бревен, которые дюжинами можно будет сбрасывать с выступов бастиона, отшвыривая таким образом от стен далеко в пропасть лестницы противника.

Он долго и терпеливо работал, производя расчеты наиболее целесообразного распределения и крепления бревен. Из Колле меж тем долетали тревожные вести.

– Не возвращайся туда, – умолял его Лоренцо ди Креди. – Лучше бы ты закончил свою картину.

Но с Леонардо трудно было объясняться. От него досталось даже кроткому мессеру Андреа: такое горячее время, противник у ворот города, а он-де возится со своей скульптурной группой.

Мессер Андреа не счел нужным возразить, и Леонардо с сердцем, наполненным горечью, покинул мастерскую.

Поднявшись на гребень южного хребта, он должен был признать, что этой дорогой вернуться в крепость не сможет.

Скалы гулко отражали грохот орудий, в долине плотным облаком клубился дым. Видимо, противник перешел в решительное наступление. Значит, он опоздал. Он попытался пробраться к осажденным в обход, другим путем, со стороны Пизы. К тому времени, как он вышел на пизанскую дорогу, спустились сумерки.

Орудия уже давно смолкли. Но Леонардо после изнурительного восхождения так устал, что едва передвигал ноги.

Он присел отдохнуть под одиноким деревом. Близилась холодная осенняя ночь. Сырость и ветер пробирали до костей. Пошел дождь.

Леонардо двинулся дальше. Под порывами ветра он с трудом шел по быстро размокающей дороге. Вскоре ему пришлось посторониться: за спиной грохотали повозки. Напрасно кричал Леонардо сидевшим на них людям – те проносились мимо. Но последний возница все же осадил лошадь. На козлах сидел стареющий человек.

От него Леонардо узнал, что это пизанские кучера спешат домой из Колле. Крепость под вечер заняли папские ландскнехты.

Леонардо попросил старика подвезти его.

– Ну что ж, залезай, друг, назад! Спрячься от дождя под брезентом.

Старик протянул своему промокшему седоку еще попону. Дрожа всем телом, Леонардо закутался в нее.

Под тряску повозки он задремал.

«В Пизу, так в Пизу, не все ли равно? А оттуда можно будет добраться домой. Домой? Во Флоренцию? А если к тому времени и Флоренцию начнет разорять враг? Все планы потерпели неудачу…»

На ухабах промокшего Леонардо подбрасывало. С досады он изорвал свои чертежи.

К воротам Пизы Леонардо прибыл темной, дождливой ночью. Со стороны моря со свистом налетал ветер и, стоило высунуться из-под брезента, бил в лицо дождем.

– Не можете ли вы отвезти меня к гостинице Борсо? – спросил он у старика.

– Почему ж не отвезти! Тем более, что Борсо приходится мне кумом.

Эта ночь имела прямо-таки роковое сходство с той, другой, памятной, что была ровно год назад. Только Леонардо тогда не оскорбленная гордость подгоняла, а весьма щекотливое дело: он должен был договориться с мастером Якопо… Как же это было?…

По дороге, ведущей в Пизу, сломалось колесо повозки. Леонардо стал помогать вознице, они вместе кое-как исправили поломку, но на это ушло порядочно времени. В город они прибыли около полуночи.

Стражники у городских ворот посоветовали Леонардо искать пристанище именно у Борсо, так как там еще бодрствуют. Какой-то взбалмошный приезжий заставляет музыкантов до зари играть ему.

Сквозь закрытые ставни на окнах гостиницы свет не пробивался, но изнутри доносились тихие звуки музыки.

На удары, правда, нескоро и неохотно, вышел хозяин. Поднятый им над головой фонарь осветил его настороженное, пытливо изучающее пришельцев лицо.

– Я флорентинец Леонардо, из цеха святого Луки. По дороге у нас сломалось колесо, поэтому я прибыл в такое неурочное время. Прошу о ночлеге и чего-нибудь поесть.

– Для повозки у меня места нет, – проворчал хозяин, – но сами вы, маэстро, можете пожаловать.

– Ладно, я поеду к своей тетке, – успокоил возчик нерешительно топтавшегося на месте Леонардо.

И молодой художник ступил под ведущую во двор арку.

Ворота за ним и хозяином с грохотом захлопнулись.

Большая часть залы первого этажа гостиницы была затемнена. Лишь на одном из дальних столиков мигал светильник да три свечи, благодаря которым причудливо колебались у степы фигуры музыкантов.

Играли на виоле, флейте и лире. Играли единственному слушателю – смуглолицему человеку с задумчивыми глазами, волевым подбородком и точеным носом. В тусклом мерцании приплясывающего пламени фитиля он казался печальным. Но на самом деле печальным, как это тотчас же подметил Леонардо, он вовсе не был. Его взгляд не омрачали ни тоска, ни горе.

Но, как бы там ни было, он производил впечатление уже по одному тому, что всю ночь способен был слушать этих сонных музыкантов. Скорее всего, это был просто какой-то чудак.

Леонардо развеселило вдруг наблюдаемое зрелище. Вероятно, тут сыграла свою роль и слишком жадно осушенная им чара доброго красного вина. Больше всего его забавляло, что музыкант, игравший на лире, одолеваемый дремотой, то и дело грубо фальшивил. Но, всхрапнув, тут же с проклятием просыпался. Это никак не вязалось с исполняемыми им обязанностями церковного музыканта. О должности его мессеру Леонардо сообщил шепотом хозяин Борсо. Заодно он посвятил его в кое-какие дела своего необычного постояльца, синьора Лодовико из Милана, который все ночи напролет, до самой зари, терзает этих несчастных, потому что не может уснуть до петухов.

Но никому, тем более только что прибывшему Леонардо, И в голову не могло прийти, что этот Лодовико и есть брат убитого герцога Миланского, кого невестка и властный канцлер изгнали из Милана. Леонардо принял этого человека за разочарованного в жизни путешественника, обладающего достаточными средствами, чтобы удовлетворять свои причуды. К тому же, очевидно, сей миланский дворянин еще не слыхал настоящей музыки, поэтому может довольствоваться подобным пиликаньем.