Николай Молчанов - Жан Жорес

— Не воображайте, что социальные проблемы можно разрешить, используя формулы французской революции. С 1789 года возникли новые вопросы, которые надо решать на почве единства и солидарности; в этом путь к социализму. Вот почему я призываю радикалов идти к социалистам, объединиться с ними в парламенте и сформировать великую партию социалистического действия, способную успешно провести все реформы. Я надеюсь, что это дело будет осуществлено…

Жорес горячо зовет к социализму, он предостерегает против разочарований, внушает оптимизм, веру в успех дела социальных реформ. Именно реформ, но отнюдь не революций. Он торжественно обещает отдать всю свою жизнь делу социальной справедливости, какие бы трудности, какие бы препятствия ни противостояли ему.

— Я буду служить одному делу: делу трудящихся. Да, я решительно заявляю, что, пока я буду дышать, я использую все свои силы для борьбы за слабых, против сильных, за народ, против тех, кто его угнетает, за социальную справедливость, против несправедливости и беззакония…

С жаром новообращенного Жан давал обет, который он искренне хотел выполнить. Но искренность намерений не исключает, к сожалению, столь же искренних заблуждений. И в самом деле, во вновь обретенном социалистическом мировоззрении Жореса оказалось много неясного, даже противоречивого. Он справедливо говорил в предвыборной речи о том, что для решения социальных проблем надо двигаться дальше идей французской революции, ибо в целом эта великая революция в общем-то не повела, да и не могла повести дальше буржуазной демократии, если не считать отдельных социалистических движений, которые не были в ней определяющими. Однако Жорес не так уж ясно видел грань, отделяющую республиканскую буржуазную демократию от социализма. Спустя три месяца после муниципальных выборов он явно делает шаг назад в понимании социализма:

— Когда видят наши объятые раздорами социалистические конгрессы, где расколовшиеся члены рабочей партии недостойно оскорбляли друг друга, то в такие моменты некоторые начинают невольно думать, что социализм во Франции обречен на плачевный провал. В действительности нет ничего подобного, и реакционные олигархические партия радуются слишком рано. Социалистические школы могут изменяться, социалистические секты, сыграв какую-то временную роль, могут умирать в изоляции, но во Франции все равно остается огромная социалистическая партия. Она называется совсем просто — республиканская партия.

Утвердив свою веру в будущее французского социализма с помощью более чем сомнительного, особенно в момент «новых веяний», отождествления, Жорес заявляет вслед за тем, что французская революция «содержит в себе весь социализм в целом», что «революция была социалистической в организации семьи… в организации общественного образования… в организации общественных дел… в своей концепции собственности…».

— Я делаю отсюда два вывода, — продолжает Жорес. — Прежде всего, что во Франции имеется, несмотря на противоположные признаки, огромная социалистическая партия, являющаяся партией французской революции, и, следовательно, социализм содержится и происходит из республиканской идеи. Самые правоверные социалисты действуют против самих себя, если они изолируются от великой республиканской партии. Что касается меня, то я разумом и сердцем чувствую себя гораздо ближе к республиканцу, даже умеренному, который видит в республике не только ее действительность, но то, что она может дать, чем к тем пресловутым социалистам, которые пытаются отделиться от великой республиканской партии. Нашей целью должно быть не основание социалистических сект, изолированных от республиканского большинства, но создание таких условий, которые побудили бы партию революции смело и ясно признать то, что она является социалистической партией. Вскоре она должна будет это сделать.

Можно понять Жореса, когда он добивается, чтобы все французские республиканцы стали социалистами. Ему, естественно, хотелось, чтобы к социализму приобщился не только он один, но как можно больше французов. Однако гораздо труднее объяснить, что все республиканцы являются тем самым социалистами. Как можно представить социалистом лидера даже наиболее левых буржуазных республиканцев Жоржа Клемансо с его яростной, беспощадной борьбой за сохранение священного принципа буржуазной частной собственности? Еще более трудно вообразить, каким образом классическая буржуазная концепция частной собственности превратилась в социалистический принцип? В двух речах, отделенных промежутком в три месяца, Жорес высказывает диаметрально противоположное понимание социальной сущности французской революции. Быть может, он просто изменил свои взгляды? Нет, это не так. В действительности он мечтал придать социализму максимальный размах, он стремился объединить под его знаменем как можно больше людей. Особенностью его мышления было стремление к всеобщности, преувеличение ее значения и недооценка различий, противоречий. Это его ахиллесова пята — недостаток классового анализа, недооценка антагонистичности социальной структуры столь любимой им Франции. Он наивно хотел верить, что здесь все люди — братья. Это нередко будет источником его ошибок. Однако, словно для подтверждения того, что недостатки людей есть лишь продолжение их достоинств, эта жоресовская широта подхода к жизни, к политике, к истории порой помогала ему поступать более эффективно для интересов социализма, чем узкая скованность взглядов сектантов. Но иногда она порождала и ошибки.

Некоторым оправданием смутности социалистических взглядов Жореса может служить обрисованная им довольно плачевная картина французского социалистического движения. Действительно, было отчего растеряться нашему неофиту — семь разных социалистических группировок вели борьбу не столько против капитализма, сколько между собой. С 1880 года существовала Французская рабочая партия, основанная марксистом Жюлем Гэдом. Бланкисты объединились в 1881 году в Центральный революционный комитет (социал-революционная партия) во главе с Эдуардом Вайяном. Федерация социалистических трудящихся Франции объединяла сторонников Поля Брусса после их разрыва с гэдистами в 1882 году. Поссибилисты, как их называли, отвергали революционные методы гэдистов и бланкистов и считали возможным движение к социализму путем реформ в буржуазном государстве. В 1890 году от поссибилистов отделилась рабочая революционная партия Жана Алемана, остановившаяся на полпути между поссибилистами и анархо-синдикалистами. Существовали, наконец, три группы, вышедшие из Общества социальной экономики, основанного в 1885 году Бенуа Малоном, директором журнала «Ревю сосиалист». Во время буланжизма они раскололись на сторонников генерала, антибуланжистов и нейтральных.