Николай Павленко - Меншиков

После бегства Левенгаупта царь оставался у Лесной еще три дня – до 2 октября. Корволант отдыхал, занимался захоронением своих и неприятельских трупов. Потери русских войск тоже были значительными, но не шли ни в какое сравнение с потерями шведов: убитыми у нас насчитали 1111 человек, раненых – 2856.

Петр во главе гвардейских полков отправился в Смоленск, Меншиков с остальным войском держал путь на Украину.

Оба полководца – царь и король – понимали значение происшедшего и, естественно, отнеслись к нему по-разному. Восторгам царя не было границ. Два обстоятельства вызывали у него особую радость: во-первых, побежденный неприятель у Лесной имел численное превосходство; во-вторых, и это не менее важно, разгромленный корпус был укомплектован природными шведами и только отчасти прибалтийскими немцами. То и другое свидетельствовало, что выучка выпестованной царем армии достигла уровня шведской, считавшейся лучшей в Европе.

В «Гистории Свейской войны» имеется вставка, написанная рукой царя и определяющая место битвы при Лесной в этой изнурительной войне: «Сия у нас победа может первая назваться, понеже над регулярным войском никогда такой не бывало, к тому ж еще гораздо меньшим числом будучи пред неприятелем, и поистине оная виною всех благополучных последований России, понеже тут первая проба солдатская была, и людей конечно одобрила, и мать Полтавской баталии как ободрением людей, так и временем, ибо по девятимесячном времени оное младенца щастия произнесла, егда совершенного ради любопытства кто жалает исчислить от 28 сентября 1708 до 27 июня 1709 года».[123]

Правительство Петра прежде всего позаботилось о том, чтобы весть о победе стала достоянием не только населения страны и иностранных дипломатов, аккредитованных в Москве, но и всех европейских дворов, с которыми Россия поддерживала дипломатические отношения. Русский посол в Копенгагене князь Василий Лукич Долгорукий доносил своему начальнику Г. И. Головкину об одержанной победе: «Всем при дворе оною объявлю, как здешним, так и чюжестранным министром, а потом публичными знаки ту великую радость о так на весь свет славной победе покажу». В письме к Меншикову: «Победу над шведским генералом Левенгауптом здесь приписуют к великой славе и к упреждениям интересов царского величества, королю же швецкому х крайней худобе».

В ознаменование победы было выбито две медали, прославлявшие, как принято было в то время, царя: на лицевой стороне обеих медалей изображен скачущий на коне Петр. На оборотной стороне – атрибуты победы: Слава, лавровые венки, литавры…

В неприятельском лагере Лесная вызвала уныние. Даже король, никогда не выказывавший своей слабости, привыкший бодриться и при неудачах, утратил спокойствие. Он не мог скрыть подавленности, когда получил известие о катастрофе у Лесной. О случившемся там рассказал ему солдат, прибывший в ставку 1 октября. Король не поверил солдату, сочтя его рассказ чистым вздором, – разве мог его лучший боевой генерал, командовавший к тому же отборными солдатами, потерпеть поражение от московитов, которые, в его представлении, не способны оказывать сопротивление и привыкли, подобно полякам и саксонцам, показывать спины, завидев шведов.

Все же новость заронила сомнения, тревожные мысли не покидали короля ни днем, ни ночью. Он лишился сна, его удручало одиночество, и он коротал ночи в покоях то одного, то другого приближенного, пребывая в грустном молчании.

12 октября в ставку короля прибыл сам Левенгаупт, но не во главе шестнадцатитысячного корпуса и долгожданного обоза со всякой снедью и воинскими припасами, а с 6500 или 6700 оборванных, грязных и изможденных солдат, чудом избежавших плена. Карл XII, выслушав рассказ Левенгаупта, понял, что солдат не ошибся. Не мог король не уразуметь и того, что его расчеты оказались эфемерными.

Если бы рассказ Левенгаупта слушала трезвая голова, считавшаяся с реальностью, то она пришла бы к неутешительному выводу: надобно, пока не поздно, искать путей к миру.

Затяжная война истощала и без того скудные экономические и людские ресурсы Швеции. Сведения о переживаемых Швецией трудностях просачивались в столицы европейских государств. Посол В. Л. Долгорукий извещал Меншикова 30 ноября: «И не чают, чтоб он, потеряв такой корпус, до конца сея войны уже поправлятца мог, хотя, как возможно, во всей Швецкой земле берут рекрут и, за великою скудостью людей, пишут стариков – конечно, таких, у которых в старости зубов нет, и ребят, которые не без труда поднять мушкет могут».

За границей полагали, что продолжение войны невыгодно прежде всего королю. «Чают, – сообщал Долгорукий свои наблюдения из Копенгагена, – потеряв такой корпус, король швецкой вскоре будет искать миру». Шведская дипломатия, напротив, пыталась выдать черное за белое и сгладить впечатление от катастрофы, распространяя слухи, что не шведы, а русские были разгромлены в сражении, якобы состоявшемся сразу же после Лесной: «Будто по баталии с Левенгауптом была генеральная баталия между войски царского величества и короля шведского, во время которой будто войска царского величества все король шведцкой разорил, и считает, что побито 20 000, достальные переранены и в полон побраны».[124]

Это была очередная ложь – генеральную баталию король лелеял лишь в мечтах и в поисках этой мечты двигал главные силы своей армии на Украину, чтобы там обрести нового союзника – изменника Мазепу.

Измена Мазепы – едва ли не самый трагический промах Петра и его окружения. Прояви царь больше проницательности, не будь столь доверчивыми к украинскому гетману Меншиков, Головин, Головкин и Шафиров, изменник был бы разоблачен значительно раньше и его связи с недругами России были бы пресечены задолго до того, как шведские войска оказались на Украине. Но Петр считал его верным слугой, а Меншиков и другие вельможи возвели в ранг своих друзей.

Именно поэтому царь и его сподвижники оказывались глухими к многочисленным доносам на гетмана – карам подвергался не Мазепа, а доносители, изобличавшие его в измене. Такую судьбу разделили последние изветчики – генеральный судья Василий Кочубей и полтавский полковник Иван Искра. Они обманом были вызваны в Смоленск и благодаря усердию Головкина и Шафирова быстро превратились из обвинителей в обвиняемых. Неправый приговор вельмож, одобренный царем, обрек Кочубея и Искру на смерть. Между тем последующий ход событий полностью подтвердил справедливость доноса.

Предательские связи с Карлом XII и его ставленником на польском троне Станиславом Лещинским Мазепа установил задолго до вступления шведов на Украину. Как только Карл XII приблизился к украинским землям, Мазепа счел, что приспело время переметнуться на его сторону.