Николай Долгополов - Главный противник. Тайная война за СССР

— А как вы общались с немцами? Ведь с языками у них обычно не слишком.

— Только не у тех образованных, профессионально подготовленных людей, которые наводнили Тегеран в 1940-м и 1941-м. Многие говорили на английском, фарси, даже на русском. Да тут и не обязательно быть первоклассным лингвистом. Даже объяснений на ломаном языке, иногда на пальцах вполне хватало. Некоторые любят поговорить. Разведчик обязан слушать, поддерживать беседу и анализировать.

— Гоар Левоновна, а какими наградами награждены вы за это умение?

— Несколькими. Но не только за это. Любимая награда — орден Боевого Красного Знамени. Есть орден Отечественной войны II степени, боевые медали…

— Не припомните какой-нибудь эпизод из прошлого? И, если возможно, не иранского.

— Ну, как-то в одной стране приглашают нас с мужем на большой прием. И вдруг вижу, стоит там дама, с которой я встречалась 30 лет назад. Но у меня-то теперь уже совсем другая легенда, фамилия. Что делать? Я мгновенно поворачиваюсь — и на улицу. За мной сеньор, который нас всех и пригласил: «Куда же вы?» Я отвечаю, что мне плохо, разболелась голова, зуб… А он меня тащит в квартиру, уверяя: посидите в другой комнате, вам полегчает. Но я твердо стою на своем, добираюсь до машины и тут уж по газам. Какой прием. Или еще из той же серии. В одной стране… (Вы, я вижу, больше не удивляетесь, когда я говорю «в одной стране», не правда ли?..) высокопоставленный иранский военный в силу разных обстоятельств понимает, что значительную часть жизни мы провели именно в Тегеране, Возникает неловкость для него и опасность провала — для нас. Ведь по новой легенде Ираном и не пахнет. Но в данном случае бросить все и уехать никак нельзя. Приходится наводить генерала на разные варианты. И его самого посещает мысль, что мы неким образом принадлежим к запрещенной тогда в Тегеране компартии — Туде, — потому покинули Иран и теперь никак своих связей с этой страной не афишируем. Военный наш намек проглатывает и хранит молчание. Теперь вы понимаете, провал в разведке может произойти и по не зависящим от нелегала причинам. Но очень часто мне припоминается случай, скорее эпизод, впрямую с разведкой не связанный. 1943-й год. Идем мы с Геворком мимо советского посольства в Тегеране, и вдруг оттуда выходит худенький паренек, совсем мальчишечка в солдатской форме. Лет ему максимум 14, вся голова перебинтована, а на гимнастерке — Звезда Героя. Мы все восхищались, гадали, что же можно в этом возрасте сделать, чтоб получить такую награду. Тогда в Тегеран на отдых привозили раненых бойцов Красной Армии — отдохнуть, подлечиться. И гордились мы этим парнем, и восхищались. И мысли нас посещали: вот, люди еще моложе нас, совершают подвиги, а мы в свои 18… Так хотелось к этому мальчику подойти, поговорить. Только никак нельзя. Потом нам рассказали, что где-то в партизанском тылу он взорвал немецкий штаб с шестью генералами.

— А другая мысль, может, и слегка крамольная, вам в голову не приходила? Подвиг, действительно смелый, рисковый, даже героический поступок можно совершить раз, ну, два в жизни, а ваша работа на самом острие длилась больше четырех десятилетий.

— Срок у нас действительно длительный. Помню, сообщение о присвоении звания Героя я получила шифровкой по радио. Побледнела. Протянула мужу. А там — и про мой орден. Наверное, счастливейший и достойнейший день нашей жизни.

Геворк Андреевич весь в разговоре. Иногда его мимолетный взгляд, чуть приметный жест, пойманный Гоар Левоновной, и тотчас беседа переходит в несколько иное, более отвлеченное русло. И хотя фамилии, точных дат и географических названий мы договорились не упоминать, все же пытаюсь узнать мнение моих компетентнейших собеседников о разведке сегодняшней. Делаю далекий заход: ведь не совсем понятно, когда присвоено звание Героя. И, насколько понимаю, не только за Иран, за предотвращение покушения на «Большую тройку» осенью 1943-го?

— Нет, конечно, — довольно сухо соглашается Геворк Андреевич, — об Указе нам сообщили в 1984-м. Но мы находились еще вдалеке, и потому документы о награждении были выписаны на другую фамилию. И только после возвращения все встало на свои места.

— А где, если не секрет, вам вручали Героя?

— Уже дома, годы спустя. И ордена Ленина, Красного Знамени, Отечественной войны II степени, медали «За отвагу», «За оборону Кавказа», «За победу над Германией» и другие тоже.

— И все эти награды разрешено надевать? Или не совсем рекомендуется?

— Нет, можно. Но ношу, как правило, только мою «Звездочку», а Гоар — орден Боевого Красного Знамени. Это когда мы встречаемся с молодежью.

— Часто такое бывает?

— Почему нет? Выступаем перед слушателями Академии имени Андропова, Академии ФСБ. Встречи эти, сами понимаете, закрытые. Иногда выезжаем в регионы. Был однажды забавный случай в Сочи. Проводилось там еще при советской власти в 1991 году кустовое совещание. А потом нас пригласила к себе местная администрация. И набросилась тут с упреками на разведчиков сочинская дама-руководительница. До чего занудистая: и деньги налогоплательщиков мы проедаем, и не нужна сейчас, когда наступила общемировая дружба, никакая разведка. Я ей спокойно так объясняю, что мы для граждан своей страны зарабатываем миллионы. Не легал может действительно потратить 100 тысяч долларов на приобретение сведений по научной информации, по технике, а чтобы сделать такое изобретение, понадобились бы миллионы и миллионы. Так что даем чистую прибыль. Все равно не убедил. И дама опять вопрос: почему тогда у англичан, у американцев не было нелегальной разведки? Тут я оппонентке своей признаюсь. Готовьтесь, сейчас выдам государственную тайну. Не было у них нелегалов потому, что ни один американец больше года советской жизни выдержать не смог бы. Смех, атмосфера не такая напряженная, и даже моя собеседница-упрямица осталась довольна, преподнесла букет сочинских роз.

— В каждой шутки есть доля шутки. А если их в сторону? Как вам жилось в Стране Советов, когда вас, как подозреваю, вывозили из зарубежья на отдых в СССР? Ведь там вы были людьми, если правильно понимаю, состоятельными, обеспеченными. А здесь — дефицит. Поход с кошелками за продуктами. Очереди.

— Приезжали домой, и это уже был глоток чистого воздуха. Скажу, что стоять в очереди приятно, все равно не поверите. Не принимали мы такие неудобства близко к сердцу. Приспосабливались. Мы в своей стране, на Родине. Было спокойно на душе. Ей-богу, о бытовых неудобствах как-то не задумывались. Не в них дело.

— Вы оба вообще производите впечатление людей спокойных и исключительно уравновешенных.