Двужильная Россия - Даниил Владимирович Фибих
Апрель
1 апреля
30 марта погрузились и тронулись в дорогу. Едем на юг, ближе к 1-му эшелону, от Старой Руссы к Холму. Километров восемьдесят пути. Ехали всю ночь. Луна, мороз. То и дело пробки – стоим, ждем. В темноте крики, неистовый мат, треск моторов. Ведерник бежит вперед, сам помогает растаскивать машины, ликвидировать пробки. Специальность регулировщика ему более подходит, нежели редакторство. Не по тому пути пошел человек. К утру мы сделали половину пути. День проводим в лесу под открытым небом, на морозе. Небо полно гуда, надоевший отдаленный грохот. По десять, по двадцать самолетов то и дело проходят над нами. Большей частью транспортные – в Демянск, в осажденную 16-ю армию.
В разных углах леса хлопают ружейные выстрелы, стрекочут пулеметы. Контрастно! Часа полтора кружились над нами бомбардировщики, бомбили, прочесывали лес пулеметным огнем. Пришлось мне полежать под нашим грузовиком. Потом на целый день нас оставили в покое. Спасибо и на этом!
Ведерник со своей неофициальной женой, пожилой машинисткой (несимпатичная женщина), как забрались в щель, так и просидели там весь день, не вылезая. Храбростью этот огромный мужчина с тремя «шпалами» не блещет.
Погрыз ржаных сухарей. Ведерник потом пригласил меня и художника Сайчука пообедать. Сидя на соломе около щели, среди сосен, мы выпили водки, съели немного грудинки, мясных консервов, хлеба с маслом. Это походило на пикник. Вверху проносилась стая немецких самолетов. В это время наши зенитки сбили бомбардировщик. Какой радостный крик раздался в лесу!
Охваченный пламенем, «юнкерс» еще некоторое время продолжал лететь, потом круто пошел книзу. Еще в воздухе он рассыпался на горящие обломки, они падали, дымились. Пылающее крыло опускалось кружась, как осенний лист.
Под вечер, когда выплыла розовая луна, мы покинули нашу стоянку и двинулись дальше. Остальные машины с походной типографией застряли где-то по дороге, в лесу.
Чем мерзнуть целый день на холоде, разумнее было бы остановиться нам в деревне и провести день в тепле. Но, по мнению осторожного нашего редактора, в лесу было безопаснее. Между прочим, немцы как раз главным образом бомбят леса и дороги.
Глухой ночью, приехав в деревушку, я с удивлением увидел тут оставленных мною Белкина и заместителя редактора Лысова. Зашли в избу, около которой приткнулась наша машина. При свете коптилки на полу я увидел Плескачевского и двух недавно прикомандированных к газете писателей-латышей. Корреспондентский пункт. В чем дело? Что произошло?
До места назначения нужно было еще ехать и доехать.
Оказывается, мы неожиданно попали в наш 1-й эшелон, который изменил свой маршрут. Что ж, тем приятнее сюрприз. Какое наслаждение после более чем суточного пребывания на холоде очутиться в тепле!
Мы грузим часть поклажи на снег и пешком отправляемся в ближайшую деревню, где уже разместилась редакция, – километра за три.
Деревня целехонькая – странно, дико видеть. Даже петухи поют. Она в стороне от больших дорог.
Чистая теплая квартира, радушная хозяйка с тремя ребятишками, отдых, уют. Да будет благословенна судьба, посылающая иногда и свои милости: у хозяйки лошадь, корова, козы, куры. Жизнь еще сохранилась, оказывается.
Неужели и эту деревню постигнет участь Бабьего и Малых Горбов?
В последний вечер нашего пребывания в «немецком городке» я шепнул Люсе, что хочу с ней выпить. Мы только что получили вино, по кружке на брата. Девушка приняла это предложение с энтузиазмом. Мы встретились снаружи, в тени навеса. Черные сосны и ели, залитый луной зеленоватый снег, редкие тени. Мы пили вино из моей походной фляги и закусывали печеньем. Потом я обнял Люсю, стал целовать. Это не любовь, не страсть, это было просто желание отдохнуть от грубой и суровой монотонности войны. Она красотой не блистает, эта девушка из Загорска, но она своеобразна и мила, у нее египетские и рассеянные глаза, она очень музыкальна и все время напевает, ей двадцать лет.
Высвобождаясь из моих рук (без особого неудовольствия), она сказала, что, хотя я ей нравлюсь, но она просит меня этого больше не делать, целоваться не любит. Потом, указывая на группу черневших вблизи сосен, спросила:
– Видели, что там лежит на снегу?
– Что?
– Человеческая рука. Мы все видели. Как страшно!
2 апреля
Редакция растерялась. Где отставшие в пути наши четыре машины – неизвестно. На поиски посланы несколько партий литсотрудников. Здешняя школа, намеченная квартирьерами под типографию, захвачена прокурором армии. Мужчина серьезный, как и полагается прокурору, он попросту не захотел разговаривать с редактором, когда тот явился к нему объясняться. Есть проект поместить наборный цех в занимаемой нами квартире, а нас, сотрудников, всех вместе запихать в крошечную избу. Постараюсь перебраться на корпункт. И там не сахар, но хоть народ более симпатичный.
Получили сапоги, в том числе и я. Низ кожаный, голенища из кирзы. «Кирзац-сапоги». Вся наша кожа, вся обувь захвачена немцами во время отступления армии из-под Брянска, Калуги, Орла.
По приезде сюда я получил индивидуальную посылку. Все наши получили такие посылки. От челябинских рабочих. Хорошая колбаса, грудинка, сыр, печенье (все в небольших дозах), четвертинка водки, два куска мыла, флакончик духов, полотенце, два носовых платка, кисет, катушка ниток.
Вечером в компании с писателями-латышами я отдал должное подарку. Спасибо челябинцам!
Баню нашей хозяйки, где мы собирались мыться, ночью заняли под жилье какие-то бойцы. Я не мог больше терпеть. Утром я попросил хозяйку согреть большой чугун воды, завесил вход в кухню, разделся догола и вымылся прямо в кухне. Переменил белье. Сейчас чувствую себя обновленным, свежим, хорошим.
Бои на Западном фронте, на Калининском, не говоря уже о нашем. Немцы начали свое пресловутое весеннее наступление.
Что происходит на нашем участке, мы не знаем, оторвавшись от жизни. (Знакомая картина: октябрьские дни.) Однако, судя по общему настроению, нет ничего угрожающего.
7 апреля
Попытка немцев прорваться к своим в Демянске кончилась провалом. Теперь это видно. Ценой больших потерь им удалось захватить десятка полтора деревень, и на этом наступление выдохлось. Правда, и нам это дорого обошлось. Потери огромные. Во 2-й гвардейской бригаде осталось шесть человек во главе с командиром Безверховым и полковым знаменем. Омская и Латвийская дивизии потеряли почти всех людей.
Отдельные деревни переходят из рук в руки.
Газета печатается регулярно.
С Березниченко двинулись вечером километров за шесть-восемь в артиллерийскую часть. Приказ самого Лисицына: хорошо дрались, нужно отметить в печати. Днем тает, с крыш капель, дороги стали темно-рыжими. Вечером подмораживает – идти легче. Видели северное
