Владимир Чернов - Искушения и искусители. Притчи о великих

В общем, семь лет прошло. И вдруг в 1916 году из суда сообщают, что Пере Мила проиграл и оставшийся без гонорара архитектор может получить свои кровные 105 тысяч песет. Шла Мировая война, у Пере Мила богатства не росли, и, чтобы отдать сумасшедшему Гауди сполна, он заложил свой доходный Каса Мила, оставшись полностью разорен. И жестокий Гауди не пожалел бедняка. Недрогнувшей рукою он взял деньги и понес их в кассу Храма. Боже мой! Храм сразу ожил.

Да… В былые времена наш городской сумасшедший был неплохим архитектором и неплохо зарабатывал.

Не снимая перчаток и не покидая экипажа с открытым верхом, он расстилал планы дома на коленях и с важным видом руководил работой прямо с улицы. И все знали, что сейчас он примется все переделывать, снося стены и целые помещения и заново возводя их, будто это гипсовая модель или макет из картона. Корректный специалист Дэвид Маккей назвал эту его замечательную манеру «неопределенный симметричный план, который скрывает живой конгломерат домашних помещений». Замечательная манера оказывалась фантастически дорогой, даже если в результате и получалось нечто впечатляющее.

В те славные времена он был большим денди. Носил лайковые перчатки, шелковые цилиндры, собрал целую коллекцию шейных платков. Шляпы покупал у Арнау. Бороду стриг у Одонару. Орнамент его визитной карточки был сделан под фамильный герб Бурбонов. Он вращался среди городской элиты. Был своим человеком в «Лисеус», где собиралась и знать, и богема. Это и по сегодня самое закрытое заведение в Барселоне, куда с улицы не попасть. Уже в те времена гостей поднимали на второй этаж обитые бархатом лифты, стены были увешаны оригиналами картин знаменитых художников. А какой едой здесь насыщали, каким вином здесь угощали! М-м! Собственно говоря, где найти лучшее место, чтобы получить заказ? Даже если ты еще студент? Главное — туда попасть. Первые стипендии в университете наш сообразительный гений потратил на покупку золотых часов, которые выдавал за семейную реликвию. Заказчикам туманно отвечал на вопросы о своем прошлом и происхождении, всячески показывая, что повидал много и средства на это имел. Ему было что скрывать.

Гауди скрывал, что его отец Франсиско, медник и изготовитель разных котлов и тазов, для того чтобы обеспечить его учение, продал доставшуюся от дедов землю, которая, собственно говоря, и была единственным его капиталом и гарантом обеспеченной старости, продал дом, оставшись в своей мастерской, где продолжал выколачивать свои тазы и котлы, живя лишь на то, что ухитрялся продать.

Гауди скрывал, что в его модных и дорогих одеждах была ахиллесова пята: ботинки. Сделанные на заказ из корней кабачка. Он их всячески прятал, но не потому, что из корней, а потому, что всегда были изношены. Разнашивал их старший брат Франсиско. Поскольку у несчастного Гауди ступни были так искривлены болезнью, что новую обувку надеть он не смог бы вообще. Когда брат умер, ботинки разбивали молотком ученики. Впрочем, в эту пору ему уже и на одежду стало наплевать.

Дело в том, что был он неизлечимо болен. Он появился на свет в 1852 году, в позапрошлом веке, с медициной в те поры было совсем плохо, тамошняя медицина просто развела руками: врожденный ревматизм и артрит. То есть сгибаться и разгибаться суставы бедного ребенка не могли и не хотели. Ему двигаться было больно. И каким сверстникам был он нужен, не могший ни бегать, ни прыгать? Он в школу-то еле ходил. Из-за малоподвижной болезни очень быстро взрослел и старел, сверстник вспоминал, что в классе он казался третьегодником. Кстати, многие до сих пор доказывают, что врожденным у него был не артрит, а именно болезнь раннего старения. В двадцать с небольшим он выглядел на сорок. Вот почему с самого начала он и чертежей не любил, ему чертить было трудно. И больно.

Хуже того. Он родился в семье, которая генетически была обречена на вымирание. Первые двое детей у матери его Антонии умерли почти сразу, хотя выглядели покрепче Антонио, которому повитуха отвела на все про все не больше трех лет. Как младшего, его назвали в честь матери, потому что в честь отца назван был старший брат, Франсиско. Этот продержался до молодости, умер в двадцать с небольшим. А через пару месяцев умерла и мать. Нет, была еще сестра Роса, которая тоже умерла в двадцать с чем-то, но успела родить дочку. Дочку тоже звали Роса, и тоже была она некрепкого здоровья.

В общем, семья потихоньку вымирала, а этот быстро стареющий ребенок, еле ступая на своих больных ногах, все жил и жил. Еще и заботился об отце и племяннице, пока те были живы, отдавая им все свои гонорары.

Лечился он сам. Всю жизнь ел только листья салата, макал в молоко и ел. Иногда добавлял горсточку орехов. И пил много воды. Очень много. Считал, что вода — лучшая еда. Его помощник Торрес Гарсиа думал, что у него вообще нет желудка. Но это было не так. Другой его помощник Беренгер иногда вкладывал ему в руку ломоть хлеба, Гауди принимался его отщипывать и вот так, по крошке, постепенно съедал, обычно на ходу. Еще он лечился свежим воздухом и говорил, что делает физические упражнения. Запивая их водой. И категорически отказывался от очков, утверждая, что упражнениями вскоре себе зрение исправит сам.

Чтобы живее ходить, завел себе палку с резиновым наконечником. Про ботинки из корней кабачка, разношенные или разбитые молотком, мы уже знаем. Хотя к старости и в них ходить он не мог, перешел на башмаки собственного изобретения, с подошвой из травы эспарто и кожаным верхом.

Один из очевидцев описывал его пребывание на свете как постоянную и «стойкую анемию, вызванную чрезмерным умственным напряжением».

Да, чуть попозже он еще подхватил бруцеллез, или мальтийскую лихорадку, диагностировать которую трудно и сегодня. Медики считают, что «бруцеллез отличают резкие смены настроения, приводящие к суицидальной депрессии. Перемежаясь со вспышками гнева и периодами рассеянности, это подавленное настроение сопровождается физическим истощением, мучительными головными болями, опуханием лимфатических узлов, потливостью по ночам и болезненным артритом» Вот так. Лекарств против этой болезни не было.

Доктор Сантало, который пробовал лечить этого невообразимого пациента, считал, что причиной бруцеллезных обострений было усиливающееся нерв ное расстройство его племянницы Росы, болевшей туберкулезом и тахикардией. Гауди долгие годы пытался излечить любимую племянницу еще и от алкоголизма, но не удалось. Она умерла. Умер и отец, не прожив и года в парковом домике, в котором любящий сын и соорудил для него ту самую пологую лестницу.

В общем, все умерли. Он пережил всех.