Реквием по Марии - Вера Львовна Малева
«Если б не нужно было к Тали, — пронеслось в голове у Марии, — если б пошла домой… Возможно, заговорил бы со мной. Но нет, такого допустить нельзя…»
Тали, продолжавшая болтать о всяких пустяках, которые ничуть не интересовали Марию, поэтому она пропускала их мимо ушей, внезапно остановилась и повернулась, да так резко, что чуть не толкнула юношу, шагавшего следом.
— А ну-ка подойди, подойди! — настороженно проговорила она. — Ты, случайно, не Кока Томша, которого я когда-то отдубасила и за это простояла полчаса в углу?
Застигнутый врасплох, парень начал бормотать что-то бессвязное.
— Да, я… Я Костел Томша… Если разрешите, то…
— А теперь, значит, делаешь вид, что не замечаешь меня? Мы же вместе играли раньше. Да и матери наши дружат. Во всяком случае, часто навещают друг друга…
Юноша слегка оживился и более внимательно посмотрел на нее.
— Ну да, конечно. Точно, точно. Вы — Тали… Тали…
— Тали Похор. Но сейчас — Предеску.
— Вышли замуж? — удивился он.
— Не иначе рехнулся! — взорвалась Тали веселым смехом, отчего у нее даже растрепались локоны.
Глупый вопрос, заданный Кокой, оборвал царившее до сих пор напряжение. Они все рассмеялись. Тали, однако, вскоре успокоилась и сделала церемонный реверанс:
— Разрешите представить. Мария. — Она лукаво подмигнула одним глазом: — Это мой старый друг и соратник по борьбе Кока Томша, как ты уже, впрочем, слышала. — И обратилась к парню, важно и торжественно: — Кока, это лучшая моя подруга, талантливая и усердная ученица консерватории, будущая певица с мировым именем… Так что смотри!
— Тали!
— Ничего, ничего. Именно так и будет!
Теперь они уже стояли у входа в дом Предеску. Расставание затягивалось. Кока явно не испытывал желания уходить. Улица в это послеобеденное время была совершенно пустынна, и воздух словно струился в жарких, обжигающих лучах солнца. Вверху, на повороте на Ренскую улицу, показался трамвай, и его дребезжанье разнеслось далеко вокруг, на какое-то мгновение разорвав очарование, в котором, казалось, пребывало все вокруг. Однако вскоре тишина и покой воцарились снова, а запахи горячих шин перебились ароматом акаций, которые неслышно роняли последние пожелтевшие цветы, покрывая ими вымощенную кирпичами улицу. Громко, с равномерным интервалом пробили четыре часы на здании примарии.
— Ой! — забеспокоилась Тали. — Ну и попадет от мамы! Знаешь что, Кока! Поскольку ты уж оказался тут, почему бы не явиться на глаза моей маме? Меньше будет ругать в твоем присутствии!
Остались позади последние экзамены. Усилилась жара, и город оказался почти пустым. Почтенные горожане уезжали к морю, в горы, в усадьбы при виноградниках. Продавцы и парикмахеры попрятались в задних комнатах своих магазинов и ателье. И только трудовой люд вел обычную, одинаковую во все времена года жизнь. Трудились от зари до зари в грязных и душных цехах фабрик и мастерских. Что ж касается безработных, те предпочитали не выходить из своих лачуг на окраинах. Появились молодая картошка и кабачки, зеленая фасоль и молодой горошек. Эти дешевые овощи были по карману даже хозяйкам из самых бедных семей.
Семья адвоката Предеску переехала в дом на винограднике, а оттуда доамна Нина с детьми отправилась на несколько недель на пляж в Будак. Мария, однако, не ощущала отсутствия подруги. Тали сделала все возможное, чтоб укрепить взаимопонимание между Марией и своим бывшим товарищем по уличным баталиям. В день последнего экзамена — а он как раз выпал на святого Петра и, что куда важнее, совпал с отъездом на процесс в Яссы адвоката Предеску — Тали организовала небольшую вечеринку. Они от души веселились, то танцуя под недавно купленный патефон, издававший какие-то неестественно-хриплые звуки, то под укачивающие аккорды вальсов, исполняемых на пианино доамной Ниной. Оказалось, что Кока совсем не умеет танцевать. Если с вальсом, полькой и другими старыми танцами еще с грехом пополам справлялся, то во время танго, все больше входившего в моду, полностью терялся. Руки и ноги у него становились словно деревянные, движения делались угловатыми и неуклюжими. Тали прямо замучилась с ним, Мария же, более терпеливая по натуре, пыталась учить, и после нескольких часов мучений, к радости собравшихся, движения Коки стали более уверенными.
Затем подруга по консерватории, Лучика Визир, оказавшаяся соседкой Томша, в какой-то день принесла Марии записку, в которой Кока назначал ей свидание. Мария пошла с большой радостью, только никак не могла понять, зачем понадобилось Коке вмешивать во все это неприятную, прямо-таки несносную Лучику. Но как только увидела еще издали его высокую фигуру, жадные, нетерпеливые взгляды, которые околдовывали ее своим зеленым волшебством (почему только тогда, в трамвае, ей показалось, что глаза у него серые?), как только ощутила на себе всю теплоту улыбки, озарявшей его лицо, так сразу все забыла.
Кока, зная, конечно, что она любит музыку, принес в подарок патефонную пластинку, на которой был записан последний шлягер. Мария так и залилась смехом — этот музыкальный жанр нисколько ее не привлекал. В лучшем случае песенка могла бы обрадовать мадам Терзи. Но и то лишь в том случае, если б у нее был патефон, по тем временам вещь редкая и дорогая. Кончилось все тем, что пластинка осталась на соседнем свободном кресле в кинотеатре «Орфеум», где показывали «Розиту» с Мери Пикфорд, которую, посмотрев на актрису глазами Тали, Мария в самом деле нашла несколько плоской и слащавой.
Однако все это — и патефонная пластинка, и фильм, и прогулка по городу — словно бы проходили мимо, вне сознания Марии. Поскольку все ее внимание было сосредоточено, подчинено присутствию Коки. Его взглядам, жестам, случайным прикосновениям. Сладкие ощущения не оставляли ее и потом, дома, ночью. Теперь сон не шел к ней — от переполнившей душу радости. Она не
