Павел Михайлов - 10000 часов в воздухе

— Известно, что: бритву или трофейный пистолет, — отвечает комиссар.

Началась погрузка. Садились женщины, дети; несли раненых и больных на носилках. Норма была установлена в двадцать один человек, но за счёт веса израсходованного в полёте бензина мы обычно брали на борт больше людей. Так было и на этот раз.

Погрузка шла уже к концу. Я обходил площадку, выбирая наивыгоднейшую линию взлёта. Вдруг возле самолёта раздался выстрел. Что такое? Я поспешил к машине. Оказывается, партизаны пристрелили корову и уже втаскивают тушу в кабину.

— А корова зачем? — спрашиваю командира.

— Партизанский паёк нашим больным и раненым. Небось в киевских госпиталях нынче не больно сытно кормят! А им нужно поправляться, набираться сил. Они заслужили это, — ответил командир.

Я прикинул: коровенка худая, килограммов этак полтораста, не больше. Махнул рукой, попрощался с бородатым командиром, с партизанами и подал механику команду запускать моторы.

Отрулил на самый край площадки так, что хвостовое оперение очутилось между двумя деревьями. Было совершенно темно, дымные тучи плыли, казалось, над самым лесом. Моросил назойливый дождь, стёкла фонаря пилотской кабины затягивала мутная пелена. Включил фары; за дождём по-прежнему ничего не было видно. Но лететь надо. Дал газ. Была не была!..

Как и следовало ожидать, дело дрянь: тормозит песок, никак не наберу нужную для взлёта скорость, а машина начинает водить носом то вправо, то влево. Того и гляди, врежешься в деревья. А тут и взлётная площадка кончается.

Нет, так не годится! Остановил машину и снова отрулил на старт. Пассажиры волнуются, чувствуют — дело неблагополучно.

— Сходи успокой пассажиров, — говорю бортрадисту, а про себя думаю: «А меня кто успокоит? Таран и тот здесь имел неприятности. Но он-то сумел взлететь…»

Начинаю вторую попытку. Снова газ — самолёт покатился вперёд.

Командую механику:

— Форсаж!

Моторы взревели на максимальных оборотах. Скорость приближалась к пределу, который необходим для отделения самолёта от земли, но фары опять освещали бегущую навстречу стену леса.

«Ну, ещё немного, ещё чуть-чуть!» — подбадриваю себя.

Невольно подаюсь всем корпусом вперёд, будто могу своей силой помочь машине оторваться от земли.

Дождь между тем усилился, вода густыми струйками стекала по стеклам пилотской кабины, стеклоочистители не справлялись со своей работой. Обзор становился все отвратительнее. Но вот уже у самого леса самолёт повис в воздухе. Высота на первых порах настолько мала, что замечаю, как винты рубят листья на макушках деревьев. И всё же сразу подниматься выше нельзя — мала скорость, можем свалиться.

Осторожно набираю высоту, самое страшное теперь осталось позади. Чувствую, как от напряжения пот струйками стекает с лица за воротник гимнастерки. Летим всё ещё низко — облака прижимаются к лесу. Линию фронта пересекаем, как обычно, при фейерверке пуль и снарядов…

Всего за несколько дней наши три машины снабдили соединение Вершигоры боеприпасами, вывезли со злополучной площадки свыше трёхсот человек. В это время мы получили поздравительную телеграмму партизан: товарищи благодарили лётчиков за оказанную им помощь, за то, что мы доставили раненых в тыл.

По окончании операции весь состав экипажей был награждён орденами.

Первое ранение

Вскоре к нам, в Киев, на оперативную точку прилетел Владимир Павлов. Теперь он был командиром корабля. Объём работы у нас всё разрастался: партизанское движение в тылу противника, по мере успешного наступления Советской Армии, получило небывалый размах. Нам, лётчикам, надо было поспевать всюду: работать и на сброс грузов и с посадкой — вывозить раненых.

Павлову и мне поручили доставить боеприпасы и вооружение боевым группам, концентрирующимся на Сандомирском плацдарме, за рекой Вислой, в тылу противника. Одновременно Павлов получил и параллельное задание. Фашистские истребители сбили английский самолёт, летавший для связи с польскими партизанами. Английский экипаж оставил горящий самолёт и выбросился на парашютах недалеко от Сандомира. Павлову было приказано разведать возможность посадки в районе катастрофы, с тем чтобы вывезти британских лётчиков.

Мы с Володей отправились в очередной ночной полёт — через Пинские болота на реку Западный Буг, к городу Влодаве. Дальше наши пути расходились: я должен был свернуть прямо на юг, Павлов — лететь в другом направлении.

Первым поднялся в воздух наш экипаж. Мы имели на борту десантников; их следовало выбросить на правом берегу Вислы, у железнодорожного моста через реку.

Линию фронта, как обычно, перешли на бреющем полёте, затем, по мере приближения к цели, я стал постепенно набирать высоту, достаточную для того, чтобы парашют раскрылся.

На первых порах всё шло благополучно. Но, когда я повернул на юг и мы пересекли железную дорогу на линии Люблин — Холм, в воздухе стало светло как днем от навешанных осветительных парашютов. В небе перекрещивались разноцветные трассы — с земли и с воздуха. На горизонте плыл город Холм, от которого то и дело поднимались в небо огненные столбы: видимо, наши бомбили город, где в то время скопились гитлеровские войска. Над нашей головой шёл воздушный бой между фашистской авиацией и советскими истребителями прикрытия.

Били со всех сторон. Я прижал машину к земле и вышел из зоны огня. Но в душе росла тревога: ведь Павлов летит следом за мной, может как раз угодить под огонь!..

Приближалась цель. Мы шли над лесным массивом, когда наконец блеснула водяная гладь Вислы. Внезапно один за другим вспыхнуло несколько прожекторов; лучи их поползли по небу, разыскивая самолёт. Одновременно под крылом замелькали и сигнальные огни — место высадки было под нами. Значит, десант придётся сбрасывать под лучами прожекторов!

За три захода выбросили десант прямо на цель, кружились над кострами на правом берегу Вислы, а на левом — неистовствовали гитлеровские прожектористы, безуспешно пытавшиеся нащупать нас.

На обратном пути для безопасности спустились метров до тридцати над землёй. В Холме по-прежнему полыхали пожары, хотя взрывов уже не было видно. Выходило, что наши благополучно отбомбились. Линия фронта шла вдоль железнодорожного пути Брест — Ковель. Я стал пересекать её в новом месте, так как обычно старался дважды в одну ночь не появляться над противовоздушными средствами противника.

Впереди по курсу полыхали отблески выстрелов. Кто в кого стреляет, не пойму — может быть, это обычный ночной артиллерийский бой?