Женщина с пятью паспортами. Повесть об удивительной судьбе - Татьяна Илларионовна Меттерних
Большим преимуществом для нас было то, что мы были вместе. Мы могли заменять друг друга, и, так как наши голоса звучали очень похоже, по телефону решались некоторые трудные дела.
Профессионально мы были довольно неопытны, особенно это касалось немецкого языка, но мы имели знания в стенографии и машинописи и превосходно владели несколькими иностранными языками; поэтому мы с оптимизмом начали поиск работы.
Через друга одного из наших друзей мне предложили место в информационном отделе Министерства иностранных дел. На следующий день я должна была принять это место или отказаться от него. Несмотря на осторожные попытки разузнать о содержании работы, я получила лишь уклончивые мнения по поводу. Никто не хотел компрометировать себя открытым ответом. Тут я вспомнила об одном дипломате, фон Брайски, которого недавно встретила, и он внушил мне доверие. После сложных телефонных поисков мне удалось его найти. Мы встретились поздно, после ужина в фойе отеля «Кайзерхоф», сели подальше в угол и тихо разговаривали.
Он посоветовал быть особенно осторожной, и его предостерегающие советы оказались позднее чрезвычайно полезными. Прежде всего в договоре не следовало упоминать русский язык, так как отношение Германии к Советам становилось всё более угрожающим. Кроме того, не подписывать ничего, что бы позволяло мне заглядывать в документы с грифом «Секретно» или «Строго секретно». Лишь документы с пометкой «Доверительно» неопасны. Так как всё равно всё было «доверительно», это означало немного. Затем он заверил меня, что Хааг, который мне предложил это место, надёжный человек. Однако шеф отдела, Клаттен, является ужасным типом. В этом же отделе работают несколько порядочных людей, но я должна держаться подальше от министерства, следовательно, подальше от Риббентропа.
Лишь позднее я поняла, какой хороший совет я получила, откуда мне было уже тогда знать, что на всяком месте работы в правительстве идёт скрытая борьба за власть. Тот факт, что мы, свежие и совершенно ничем не обременённые молодые русские эмигрантки попали в Берлин и лишь недавно прибыли из Франции, делал нас в глазах многих, уже бывших в заговоре против режима, намного более надежными, чем если бы это были обычные секретарши.
То же самое касалось и молодых девушек, происходивших из привилегированных классов, которые уже в силу своего воспитания казались менее склонными поддаться нацистскому жаргону или завязывать сомнительные политические знакомства.
На следующее утро контракт должен был быть подписан. Хааг составил для этого его проект. Я должна была только делать переводы, читать иностранную прессу и лишь в общих чертах докладывать об этом. Затем я впервые встретилась с пресловутым Клаттеном, руководителем отдела. Среднего роста, с покатыми плечами, он был совершенным воплощением вялого, мягкого типа. Его инфантильное розовое лицо, рыжие патлатые волосы и блёклые узкие глаза подходили к его губчатому, невыразительному рукопожатию. «Хайль Гитлер! – вопил он при каждом удобном случае. – Хайль Гитлер!».
По отношению к Хаагу он вел себя просто нахально, нагло, тот же оставался изысканно вежлив – если и с презрительным оттенком, – и с растянутым произношением и ничего не значащими выражениями типа «да, да», «итак», «а стало быть» обходил возможные подводные рифы.
Моя работа была лёгкой. Хааг, который не относился к моему отделу, часто навещал меня, чтобы посмотреть, как я справляюсь, и использовал для этого такие поводы, как, например, что он якобы хотел дать для чтения или перевода газету.
Однажды утром он осторожно закрыл за собой дверь, поднял предостерегающе палец и приблизился к моему столу. Затем показал маленький листочек бумаги, который спрятал в правой руке. «Сегодня утром в Ваш телефонный аппарат вмонтированы микрофоны», – было написано на этом листке. Я уставилась на него, разинув рот, пока он разрывал листочек на мелкие кусочки.
Когда я встретила его вскоре после этого на дипломатическом обеде, он рассказал мне, что пакет зернового кофе, который он положил в сумку электрика, позволил ему получить эту полезную информацию. Кофе имел тогда ценность золота. Даже небольшими дозами он творил чудеса. Кофе представлял собой средство обмена, наркотик и вообще помогал поднять дух.
К моему непосредственному шефу Мёльхаузену я испытывала отвращение с первого дня. У него была восточная внешность: кожа оливково-зелёного цвета, яйцеобразное лицо, на которое спадали чёрные, уже с проседью, пучки волос; в уклончивом взгляде его влажных глаз было что-то крысиное. При ходьбе он ступал плоскостопно, не сгибая колен.
Наша вынужденная совместная работа, обусловленная обстоятельствами, оказалась не слишком удачной, но мои надёжные знания языков были, очевидно, необходимы, чтобы обеспечить его собственное место. Время от времени он совершенно неожиданно уезжал за границу, чаще всего во Францию. Когда он возвращался и привозил чемоданы, наполненные контрабандными товарами, то закрывался в своей комнате и, судя по шуму, доносившемуся из неё, занимался там своей добычей.
Так как дом, где размещалось бюро, был раньше частным особняком, в нём была и ванная комната, находившаяся рядом, и часто можно было слышать, как он плескался в ещё пригодной для пользования ванне. Уголь и отопление предоставлялись за счёт государства и были поэтому в неограниченном количестве.
Но даже эти омовения, казалось, не могли улучшить его склизкую внешность. Вероятно, он чувствовал мое отвращение: «Заметно, что вы недостаточно интересуетесь своей работой. Вы живёте здесь, как птичка в золотой клетке». – «Может быть, это и клетка, но ни в коем случае не золотая», – ответила я.
5
Мама стояла на перроне вокзала, окутанная клубами пара, махая нам уже издалека зонтом и палкой, связанными вместе, которые она держала в руке, окружённая вещами, которые холмиком громоздились вокруг неё. Георгий пошёл искать носильщика, тележку или и то и другое.
Где бы ни находились мама, даже после многодневной, изматывающей поездки на твёрдых сиденьях, она сразу же создавала вокруг себя настроение довольства и доверия. Рядом с ней ты чувствовал себя защищённым, более того – увлекаемым ввысь. Она занимала окружающих до изнеможения, но никогда не наводила скуку и не лишала бодрости.
Когда наше маленькое шествие прокладывало себе путь сквозь толпы народа в направлении стоянки такси, даже мрачный вокзал, казалось, засветился. Мы были рады оказаться опять все вместе,
