Эразм Стогов - Записки жандармского штаб-офицера эпохи Николая I

Представьте — и не взяли!!! Такой исключительный случай в те старые годы невероятен, но был; признаться, я считал себе высокою наградой за службу в Симбирске и не верил, что я там не лишний. [Бескорыстным господам дал по дружескому поцелую.]

Припоминая прошедшее, действительно не припомню, чтобы и кому-нибудь из этой мелкой сошки сделал бы существенный вред, а что бывало в кабинете, того никто не знал. Оказалось, лекарство было полезное.

[Припомнился случай: вдруг я стал получать много прошений от крестьян и что далее, то более; прошения были пустые, многие без смысла, подписывались две фамилии — со слов просителя такой-то. В один базарный день получил до 70-ти прошений. «Прочти, батюшка, а там, как твоя милость рассудит». Приказал отыскать литераторов. Пришли два молодца — годные во фланг в любой полк гвардии.

— Господа, это все вы пишете?

— Мы, это наша рука.

— Вы пишете совершенную бессмыслицу.

— Со слов просителя.

— Какого вы звания?

— Мы уволены из казенной палаты[192].

— Я бы просил вас поменьше писать.

— Это наше пропитание, мы другому мастерству не обучены.

— Что вы берете за прошение?

— 50 копеек и более, как случится.

— Господа, я нахожу ваше мастерство вредным и советую заняться другим промыслом.

— Мы неспособны, нас другому не учили.

— Советую: перестаньте так много писать!

— Не умирать же нам голодом, закон не запрещает писать прошения.

— Так вам неугодно послушать моего совета?

— Мы не делаем противу законного.

— Прощайте, господа.

До 70-ти прошений одного дня послал к шефу и подробно указал на большой нравственный вред простому народу, напрасная трата денег и затруднение для службы, и добавил, что губернатор столько же получает прошений. Последовало распоряжение: от литераторов-фабрикантов взять подписку не писать прошений, не иметь пера и чернил, полиции строго наблюсти. Прекратилось фабричное производство прошений.

С губернатором Загряжским мы были не только в приличных, но даже приятельских отношениях.

Забыл рассказать: был у помещика Анненкова бал, граф Протасов был на бале, соскучился и просил меня отправить его домой. Усадив в первые сани графа, сам вернулся назад. Обыкновенно на всяком собрании подходит губернатор Загряжский с ласковым вопросом ко мне: «Можно поиграть?» Я великодушно разрешил. Для игры на всех балах была отдельная комната; началась не помню какая азартная игра, играли человек 7, я упражнялся по хореографическому искусству, а тут стоял при игроках и смеялся над капитаном Островским, который струсил и проиграл. Чуть я не вскрикнул, кто-то сзади очень сильно ущипнул мою руку; гляжу, сам граф Протасов! Лошади зашалили, сломали дышло, и граф вернулся, ему указали, где я, и граф застал меня на месте преступления! Отведши меня в угол другой комнаты, он серьезно спросил меня: «В какую игру играют?» Я самым невинным образом отвечал: «В бостон!» — «Как в бостон? Да ты же играешь в карты?» — «Я понятия не имею!» — «Так почему же ты знаешь, что они играют в бостон?» — «Я спросил губернатора, и он положительно уверил меня, что они играют в бостон, а это игра не запрещенная». — «Ну, а если бы они играли в азартную?» — «Они не посмеют играть при мне, я бы и не позволил!» — Граф, говоря со мной, зорко глядел в мои глаза, но, верно, прочитал, что я говорю истинную правду. Подали другие сани, и я проводил графа. Хорошо, что игроки не прекратили игру при приходе графа — наделали бы мне хлопот.]

Наступили дворянские выборы[193], съезжалось дворян до 300. Великодушных (более 100 душ) в губернии было много. Выборы обыкновенно были шумны, бывали и серьезные ссоры, но я не мешался. Я на выборы смотрел как на дело семейное, сегодня ссорятся, а завтра мирятся — только не мешать.

Еще до выборов я знал, что князь Дадьян[194] сосватал старшую дочь губернского предводителя князя Баратаева. Давненько ходили сплетни, что будто бы губернатор Загряжский наряжался старухою и ходил на свидание к теперешней невесте и что будто бы Загряжский так хорошо гримировался, что отец — князь Баратаев — раз встретил старуху-губернатора и не только не узнал, но указал, что дочь его в саду. Сплетен всегда много в провинции, а тем более в таком большом обществе; но на этот раз разыгралась весьма серьезная история, так что я вынужден был выказать весь авторитет моей власти.

Был в Симбирске полковник Толстой; был холостой, жил в Симбирске, но числился по иностранной коллегии. Граф Толстой был другом Загряжского и еще более — другом князя Дадьяна, жениха. Загряжский похвастал мнимою интрижкой с княжной перед графом Толстым; последний, любя Дадьяна, сообщил ему о признаниях губернатора Загряжского.

Князь Дадьян был отставной гвардеец; он кавказский князь и, говорили, владетельного дома. Князь Дадьян был брюнет, хорошего среднего роста, стройный, одевался отчетливо в черное, говорил сквозь зубы, стригся под гребенку, молчалив, холоден, корчил Байрона — тогда много было Байронов, мода! Князь Дадьян считался вспыльчивым, храбрым; за ним была странность, он имел антипатию к кошке. Я думал, он притворяется. Мы были знакомы с ним по-шапочному. На одном вечере я, увидев идущего по улице князя, поймал котенка, посадил в стол и дал ему сахару. Встретив князя, взял его под руку и, говоря, вел его к столу; подходя, я почувствовал, как он вздрогнул, а подойдя — побледнел, вырвался от меня и сказал, что он не может тут быть. Это был факт сильной антипатии! Котенка я выкинул, но никому не сказал о моей шалости. Впрочем, князь держал себя весьма прилично, в карты не играл, вина не пил, был ненарушимо одинаков, но на то он и был Байрон. Ни одной истории не было за князем Дадьяном.

Как только князь Дадьян выслушал графа Толстого, тотчас же объяснился с отцом князем Баратаевым и отказался от невесты. Невеста в глубоком обмороке, отец несчастлив, князь Дадьян беснуется. Узнаю вечером, что князь Баратаев, как губернский предводитель (кажется, в течение 18-ти лет), намерен утром жаловаться дворянству и просить защиты — старому слуге дворянства! Князь Дадьян клянется разбить рожу губернатору в соборе!

Поздно вечером я нашел губернатора в страшной тревоге: он слышал о намерении князя Баратаева. Зная нерасположение к нему дворянства и какого дворянства — дружного, гордого, симбирского, — было отчего в отчаяние прийти! А я прибавил о намерении князя Дадьяна. Это окончательно сделало губернатора неспособным мыслить! Он только и видел спасение в моей помощи. Но как же он и просил меня спасти его!