Эразм Стогов - Записки жандармского штаб-офицера эпохи Николая I

Симбирские казенные крестьяне — на черноземе, на Волге, были богаты, много домов крыты тесом, синие кафтаны, красные кушаки — жили привольно. Делаясь удельными, становились помещичьими — переход не радостен! Надобно было быстро и ловко обделать дело. Все исполнение пало на меня. Поняв любовь гр. Протасова к крайней аккуратности, я каждый день посылал ему отчет в каждом часе моей деятельности. [Помню, тогда проезжал в Оренбург Перовский, увидав мою часовую отчетливость, просил графа убедить меня перейти к нему. Я отвечал, что нахожу лучше быть попом в деревне, чем в соборе дьяконом.]

В это время я проезжал в сутки 300 верст.

Я успел [ловко] взять подписки со всех деревень в согласии на переход, а Флиге еще сочинял проект, как приступить к делу. Губернатор не участвовал, но ему хотелось прицепиться к награде; он вздумал взбунтовать одну отдаленную деревню Буинского уезда. Я упросил графа съездить со мною. Городничий Буинска не мог отвечать графу ни на один статистический вопрос, даже не сказал, сколько церквей в городе. Граф спросил меня:

— Что он — дурак пошлый?

— Нет, вы не умеете спрашивать, мне он ответит: г. городничий, сколько у вас кабаков?

Быстро и бодро отвечал: «Шесть!»

[Граф хохотал и завидовал моему веселонравию и сказал: «Вот какими людьми держится порядок в России!»]

Граф уложился спать, а [я] сам — в деревню к бунтовщикам и так настращал их именем графа, что когда он приехал, то нашел всю деревню на коленях; но тут же я узнал, что приезжал переодетым чиновник по приключениям, но доказать было трудно, и я просил дела не поднимать.

Огромная власть была у графа Протасова. Когда я рассказал о полковнике Крутове и что он флигель-адъютант, но живет у губернатора, гр. Протасов послал за Крутовым, я и теперь слышу тот повелительный голос графа! Оба полковники и Крутов — флигель-адъютант, но граф так жестоко бранил его, как я не бранил бы писаря, — глупцом, соусником, блюдолизом и проч. Укорял его, как доверенного государя: к нему должен прибегать обиженный, а кто же пойдет с жалобой на губернатора, когда он лижет его тарелки! Приказал чрез два часа съехать — и съехал. Во все время Крутов покорно молчал. Я так и ждал, вот Крутов треснет графа.

Когда собирался граф уезжать, то я, боясь неустановившегося еще дела и боясь шаловливости Загряжского, советовал придумать что-нибудь. Граф послал меня к губернатору сказать, что граф будет у него официально.

Пришли мы с графом, губернатор встретил во фраке. Граф спросил: как передал вам г. майор? На ответ губернатора граф сказал:

— Я пришел официально передать губернатору волю государя, с лакеем я говорить не могу, наденьте мундир и придите выслушать.

Пришел в мундире губернатор. «Слушайте повеление государя: вы устраняетесь от всякого участия в делах по переименованию казенных крестьян в удельные. Государь император повелевает все распоряжения по этим делам вам, г. майор! Вы имеете действовать, не сносясь с губернатором; малейшее косвенное вмешательство губернатора заметите — пришлите немедля курьера».

Губернатор только успел сказать, что он не заслужил такого недоверия.

Граф крикнул: «Молчать! Когда приказывает государь, тогда не разговаривают, а исполняют; еще одно слово — я отправлю вас в тележке!»

Я был свидетелем два раза страшной власти графа Протасова. Не будучи посвящен в иерархию дворянских чинов, я изумлялся власти полковника и осторожно высказал это графу; он много смеялся моему невежеству и сказал: «Флигель-адъютантов много, а при особе государя — два, три».

[Граф Протасов, прощаясь, сказал мне: «Нет сомнения, я скоро займу положительное место, пиши ко мне, я дам тебе место по твоему выбору». Граф действительно скоро занял место — обер-прокурора Святейшего Синода[189], но я, не прося в жизни никого и ничего, не просил графа. Раз воспользовался его вниманием, когда надоел мне один архиерей в Киеве, может быть, придется рассказать.]

За этими хлопотами я потерял из вида следствие о майоре Юрьевиче. После слышал: флигель-адъютанта полковника Крутова назначили в какой-то армейский полк — младшим. Майору Юрьевичу не давать в команду отдельной части — милостиво! На счет виновных доставить в Петербург забракованного рекрута.

[Был другой флигель-адъютант, тоже не хотел сделать мне визита, по знакомству с братом его помещиком, я упрашивал, чтобы он сделал мне визит — не хотел. Я написал шефу и скоро сам отправился в Питер, там узнал, что шеф гонял флигель-адъютанта и приказал сделать мне визит в полной форме и извиниться. Я занимал две комнаты третьего этажа в гостинице «Париж». Докладывает жандарм; я приказал сказать, что занят, не могу принять, и повторил эту шутку. Выслушав извинения, молча, и когда он дожидался слова снисхождения, я скромно сказал: «Вы должны быть примером в исполнении высочайшей воли, вы ошиблись, отнеся визит к моему лицу, положим, я ничтожен, но воля государя выше нас с вами!»]

Старшим, чванству я никогда не спускал, но часто попадались по жалобам секретари, столоначальники, заседатели и тому подобные: берут взятки — бери, Бог с ними, на то они и крапивное семя, а то жадные, возьмет с одного и берет с противника, обиженная сторона жалуется. Сейчас записку: свидетельствуя совершенное почтение и проч., имею честь просить пожаловать для личных объяснений. В зале всегда есть просители или знакомые. Приходит виновный, я самым ласковым образом говорю, что затрудняюсь в одном деле и обращаюсь к его опытности; прошу его совета и приглашаю в кабинет, двери на замок и там уж объяснение, от которого сойдет с головы три мыла! Видя трусость и раскаяние, обещание немедля возвратить деньги и клятва более так не делать, — выходя из кабинета, я вежливо благодарю его за умный и опытный совет — далее кабинета не шло. Не помню случая, чтобы были рецидивисты. Цель достигалась без оскорбления.

Чрез 10 лет я был в Симбирске, имел дело совершить три купчие в гражданской палате[190]. Совершили в один день и в какой — в субботу! Представьте мое положение, я скажу хотя невероятную правду, есть свидетели, но мне никто не поверит: 1848 года в 30-й день ноября, в день Андрея Первозванного[191], я вынул 500 руб., чтобы благодарить секретаря и надсмотрщика крепостных дел. Эти господа руки назад и сказали: «Извините, ваши деньги прожгут наши карманы и принесут несчастье нашим детям; вы были нашим отцом, за вами жили как у Христа за пазухой; извините, полковник, не обижайте нас, мы ваших денег взять не можем!»

Представьте — и не взяли!!! Такой исключительный случай в те старые годы невероятен, но был; признаться, я считал себе высокою наградой за службу в Симбирске и не верил, что я там не лишний. [Бескорыстным господам дал по дружескому поцелую.]