Варвара Самсонова - Дочь Сталина

Светлана во всем винит Берию: «этот ужасный, злобный дьявол» сумел завладеть волей отца, внушить ему, что вокруг «личные недоброжелатели, враги». Это по его вине в тридцать седьмом — тридцать восьмом годах счастливое детство Светланы Аллилуевой оборвалось довольно резко. Родственники исчезли, Василий уехал в училище, и Светлана осталась одна со своей няней. Одиночество для нее тягостно. Ведь она росла в большой семье, под крылом и заботой многочисленных близких людей.

От природы Светлана была очень «семейственной». Всю жизнь тосковала по семье, мечтала жить в кругу многочисленной родни. Но эта мечта по разным причинам не сбывалась. Не суждено! Через много лет, когда Светлана Иосифовна во второй раз покидала Москву и Россию в 1987-м, она в последний раз сидела за столом со своими братьями и думала о том же: «Мои братья так хороши собой, так напоминают мне тетю Аню, сестру мамы, и дядю Павлушу, ее брата. Я с ними в семье — как не была с самого детства… И я их никогда больше не увижу. Буду только хранить память об этих последних днях, проведенных вместе» (С. Аллилуева. «Книга для внучек»).

«Под надзором неусыпного ока»

«Это были годы, когда спокойно не проходило месяца, — все сотрясалось, переворачивалось, люди исчезали как тени, — вспоминает Светлана о конце тридцатых. — Это были годы неуклонного искоренения и уничтожения всего, созданного мамой. Это я видела, это понимала».

Едва ли девочка-подросток могла понять, почему застрелился дядя Серго (Орджоникидзе), близкий друг семьи. Его смерть объяснили вредительством врачей. И врачи Плетнев и Левин были осуждены, причем их обвинили еще и в смерти Горького. Арестовали мужа Анны Сергеевны чекиста Реденса, и он исчез навсегда. «Смутные рассказы о том, что дядя Стас оказался нехорошим человеком, не доходили еще до моего сознания во всей полноте», — признавалась Светлана.

Но уже тогда она почувствовала, как меняется характер отца: он становится все более мрачным, нелюдимым, подозрительным и жестким. Ему тяжело было приезжать в Зубалово, где все напоминало о погибшей жене. Нестерпимо было видеть ее братьев и сестер. Светлана пытается объяснить для себя эту неприятную перемену в отце: смерть матери он расценивал «как предательство, как удар ему в спину. И он ожесточился. Должно быть, общение с близкими стало для него тяжким напоминанием о ней, и он стал избегать этого общения».

Еще в тридцать четвертом году архитектор Моржанов построил для Сталина дачу в Кунцеве. Ближняя. «дача стала любимым жилищем угрюмого затворника, невзлюбившего уютное солнечное Зубалово. В огромном мрачном доме, который по его задумкам без конца перестраивался, Сталин по существу жил в одной комнате: на диване спал, за столом и работал и обедал, если не было гостей. Светлана видела отца все реже и реже.

После ареста Реденса Анна Сергеевна, ее любимая тетушка, перестала допускаться в дом и в Зубалово. Исчезла и чета Сванидзе. Кира Павловна рассказывает об этом в своих воспоминаниях «В доме на набережной». Аллилуевы и Сванидзе действительно жили тогда в доме на набережной в соседних подъездах.

«Мы переехали на другую квартиру и устроили новоселье, к нам пришел Алеша Сванидзе со своей женой Марьей Анисимовной (он был директором банка государственного, а она певицей, первый муж ее был какой-то фабрикант, от него сын Толечка). У нас подъезды были рядом — 10 и 12. Мы отпраздновали новоселье, она накинула пальто на свое красивое бархатное платье, он застегнул пиджак, и они пошли к себе. Прошло часа два-три, и вдруг прибегает их сын Толя с совершенно белым лицом и говорит: «Евгения Александровна, вы знаете, что маму арестовали. Вот так пришли, взяли маму, взяли папу, квартиру опечатали, их увезли в тюрьму». Мы были убиты, папа — совершенно потрясен».

Павел Сергеевич продолжал ходить к Сталину, просить за Реденса и чету Сванидзе. Но это было бесполезно. Вероятно, он раздражал своего всесильного зятя. Умер Павел Сергеевич при загадочных обстоятельствах. Кира Павловна, его дочь, не сомневается, что отца убрали.

Светлана писала в «Двадцати письмах к другу», что дядя Павлуша отдыхал летом в Сочи, а это было противопоказано для его слабого сердца. Когда он после отпуска «вышел на работу в свое бронетанковое управление, то нашел там пустые кабинеты. Сотрудников словно метлой повымело, столько было арестов». Это стало последней каплей в цепи потрясений, Павел Сергеевич скончался прямо на работе от сердечного приступа.

А по воспоминаниям Киры Павловны, отец умер в больнице несколько часов спустя и все время звал жену, хотел что-то ей сказать… Хоронили его пышно, с почестями. Гроб с телом был выставлен в ГУМе. Там был особый зал для гражданских панихид. Шесть лет назад в этом же зале прощались с Надеждой Сергеевной Аллилуевой.

Как знать, может быть, Павлу Сергеевичу повезло: его не заклеймили «шпионом», не отправили умирать в лагерь, не расстреляли. Не пытали, как Александра Семеновича Сванидзе. Но Алеша недаром был революционером со стажем, он держался на допросах очень мужественно и не подписал ни одного обвинительного документа. Тогда следователи вдруг сменили тактику и предложили ему написать письмо Сталину, покаяться, попросить прощение. Вдруг помилует по-родственному… Сванидзе удивился:

 — За что мне просить у него прощения? Я ни в чем перед ним не виноват.

Эти слова были переданы Сталину и почему-то разозлили его. «Какой гордый!» — процедил он сквозь зубы. Сванидзе был расстрелян в 1942 году.

Его жене, Марии Анисимовне, было предъявлено странное обвинение. Не шпионаж, не вредительство, а антисоветские высказывания. Это Марии-то Сванидзе — самой восторженной и искренней почитательнице «великого человека». Анна Сергеевна, например, и другие родственники относились к Иосифу как к члену семьи, товарищу по партии, обыкновенному человеку.

Когда начались аресты, Мария Сванидзе негодовала и готова была своими руками пытать и расстреливать предателей. Она почти ликовала, когда арестовали крестного отца Надежды Сергеевны Енукидзе и его секретаря, родную сестру мужа Марико. Этих людей она не любила и с готовностью поверила в их «вредительство».

Но за несколько месяцев до ареста тон ее «Дневника» несколько меняется — возмущение сменяется недоумением и растерянностью. «Беспрерывное изъятие людей с именами, которые много лет красовались наряду с лучшими людьми нашей страны, которые вели большую работу, пользовались доверием, много раз награждались — оказались врагами нашего строя, предателями народа, подкупленными нашими врагами…»