Александр Петрушевский - Генералиссимус князь Суворов
Большая часть русской конницы, ударившаяся в преследование, ушла довольно далеко вперед, когда внезапно появился конфедератский генерал Беляк с двумя комплектными уланскими полками силою в 1,000 человек, пришедший на помощь Огинскому. Он смял кавалерию, но подоспели казаки, восстановили бой, и Беляк принужден был отступить 7.
Последствия сталовичской победы были громадные. Корпус Огинского перестал существовать, хотя в нем людей оставалось много; серьезная опасность, грозившая Русским и их делу вследствие внезапного усиления конфедерации литовскими войсками, была разрушена совершенно. Малодушное бегство Огинского за границу еще усилило блеск и значение события. Самая крупная надежда конфедератов исчезла, оставив по себе кровавый след.
Понесенные обеими сторонами в сражении потерн определяются писателями весьма различно. Сам Суворов противоречит себе в некоторых цифрах. Бесспорно то, что конфедераты потеряли все свои орудия, весь без исключения обоз, много знамен, гетманскую булаву и проч... и что освобождены пленные батальона Албычева, 435 челов., с их двумя полковыми пушками. Потеря Русских убитыми ограничивалась 8 человеками, у Огинского же Суворов определяет в своих сообщениях разным лицам число убитых от 300 до 500, пленных от 280 до 300, в том числе 16 офицеров, но в своей автобиографии говорит, что плен превосходил цифру русского отряда. Последнее показание можно признать за истинное лишь в том случае, если под словом «плен» разуметь не только пленных конфедератов, но также их обоз и безоружных легионеров Албычева, Раненых Суворов считает в своем донесении 3 офицера и 35 нижних чинов, а в автобиографии говорит, что были переранены почти все старшие офицеры и 78 нижних чинов, т.е. около 100 чел.; это должно быть ближе к правде. Число раненых конфедератов остается неизвестным, но оно должно быть очень велико 8.
Войска Суворова в сталовичском деле вели себя так. как только могут поступать войска хорошо обученные, выдержанные, обладающие высоким нравственным чувством. Суворов был ими доволен, что много значит; он доносил Веймарну, что не знает, кто друг друга перещеголял в атаке: легионные (взятые в Бяле), или его собственные войска. Он гордился этой победой, вспоминая о ней и впоследствии, а на первых порах был в полном восторге. К генералу Кречетникову он писал 14 сентября: «простительно, если вы, по первому слуху сему, сомневаться будете, ибо я сам сомневаюсь; только правда». Всем нижним чинам он выдал по рублю из своих собственных средств 9.
Достойна упоминания одна из причин решимости Суворова предпринять такую дальнюю и смелую экспедицию. Он объясняет это в своей автобиографии так: «я имел храбрых офицеров, привыкших часто сражаться вблизи».
Донося 13 числа об одержанной победе, Суворов прибавил: «теперь пора мне туда, откуда пришел». И действительно, после короткого отдыха, он направился в Несвиж. Пленных, безоружных, раненых и особенно обоза так было много, что отряд обратился в прикрытие и растянулся слишком на 3 версты. Если бы побежденные не упали духом и сохранили энергию и самообладание, то тут могли бы с победителями поквитаться. Но Суворов понимал, что им это и в голову не могло прийти. В Несвиже оставил он пленных, обоз и проч. и, угостив тут пленных офицеров обедом, двинулся к Пинску. В Несвиж же прибыл к нему полковник Диринг, на совместное действие с которым он рассчитывал, но прибыл не с отрядом, а единолично, чтобы представиться генералу.
В Пинске находился главный штаб и свита Огинского. которыми Суворов и овладел, а потом чрез Брест и Бялу возвратился в Люблин к 29 числу. Несмотря на то, что после Сталович он не оставался в Литве, а только пробыл в двух-трех пунктах самое короткое время, он успел словами и поступками милосердия и миролюбия несколько успокоить край, склонить многих к сложению оружия, к возвращению в дома, к покорности. Не сохранилось никаких подробностей его деятельности в этом смысле, но она не осталась незамеченной, и многие писатели ставят ее Суворову в большую заслугу. Он велел не трогать имении Огинского и оставить в них все по прежнему. Встретив на дороге к Пинску конфедератского офицера, везшего полковую казну, он не тронул денег и дал еще офицеру пропуск для него и казны до места назначения 10.
Сталовичский поход и битва выдвинули Суворова из ряда и сделали его известностью, чуть не знаменитостью. Даже Фридрих Великий, который был вообще о русских генералах невысокого мнения, обратил на него внимание и в сочинениях своих дал Полякам совет остерегаться Суворова.
Сталовичское дело в подробностях и цифрах несколько раздуто писателями. Потери обеих сторон были не таковы, как обыкновенно определяются; переход Суворова из Люблина к Сталовичам не так быстр, как все пишут; цифра отсталых (из 1,000 чел. — 150) тоже не подтверждается, ибо 1,000 человек у него ни в один момент похода не было; усиленный в Бяле легионерами, его отряд простирался до 902 челов. с 298 лошадьми, а в деле под Сталовичами участвовало 822 чел. Но все эти прикрасы ни мало не изменяют сущности, и дело остается мастерским и поучительным во всех отношениях, особенно в смысле сочетания крайней степени смелости с осмотрительностью 4.
Не так смотрел на это Веймарн, и на Суворова обрушилась куча мелких неприятностей и булавочных уколов. Прежде всего Веймарна вывело из терпения то обстоятельство, что после донесения Суворова из Бреста 6 числа, он не получил от него ни одной строки весь сентябрь, а потому 28 числа послал ему сердитую и довольно колкую бумагу. Начиная ее прибытием Суворова в Брест «без повеления», он упоминает про сталовичскую победу, одержанную «счастием оружия её Императорского Величества и храбростью славных наших войск». Скорбя о неполучении никаких от Суворова донесений, так что весть о Сталовичах пришла стороной, «в чем остается нам прискорбие, а вам нарекание», он говорит, что затем в Литве уже нет больших конфедератских партий, а потому предписывает Суворову возвратиться «по получении сего, ни мало не медля и не взирая ни на какие обстоятельства». Следовательно Веймарн послал Суворову предписание о немедленном возвращении в Люблин как раз в тот день, когда Суворов был уже в Люблине или подходил к нему 11.
Веймарн не был уже в то время начальником Суворова, ибо сдал свой пост вновь назначенному генерал-поручику Бибикову ни собирался уезжать в Петербург. Бибиков прибыл с высочайшим указом в Варшаву 13 сентября, и 14 числа Веймарн предписал Суворову обращаться по делам службы к Бибикову. И однако же, не довольствуясь укорительным предписанием от 28 сентября, Веймарн перед самым своим отъездом послал Суворову 7 октября другое, еще более оскорбительное и притом противоречащее первому, не посовестившись собрать предварительно некоторые справки на самом месте, в Сталовичах, у ксендза, Он предоставляет собственному Суворова рассуждению — согласно ли с узаконенными порядками и субординациею все то, что он, Суворов, сделал, как выступление из Люблина в Сталовичи, «так и произвольное без ордера из Литвы в Люблин возвращение?» Он, Веймарн, передает это дело рассмотрению своего преемника, почему теперь и не упоминает о всех его, Суворова, неприличных поступках и ограничивается указанием лишь на одно обстоятельство: «вы уверяете, что неприятелей от 400 до 500 на месте побито; неоднократно в рапортах и письмах ваших вы с сетованием изъясняли неудовольствие, что наши деташементные командиры число убитых безмерно увеличивают; но ныне вы и сами наипредельнейшим образом в тот же самый казус по-видимому поставились, ибо пробощем м. Сталовичи уверяется, что всего всех им похоронено было 53 человека, в том числе 8 с нашей стороны». Дальше он ставит Суворову в укор, что в донесении последнего не упомянуто, в чем именно состояла добыча, разделена ли она пропорционально, не было ли гетманских и казенных денег, сколько из добычных лошадей и куда распределено, что заплачено тем, кто их отбил, и сколько от форсированных маршей убыло людей и лошадей 11.
