Михаил Жижка - Радищев

«Земледельцы и земледельчество — говорит он — находятся в весьма худом состоянии». «Первое неудобство — это «отсутствие порядочного землеустройства» и как результат «чересполосное владение» («чересполосица»). «Огородничество и скотоводство находятся в совершенном упадке и запущении». «Позади селения пространные огороды, а огородных овощей совсем мало». «Лошади опричь месива ничего не знают, а потому бывают тощи, хотя бы и хорошей породы», «скотина вся очень малоросла и нехорошей породы… При худом корме молока дает на самую нужду». «Овец держат не в приборе, отчего и шерсть жестковата». «Двор покрытый — весной и осенью очень грязный».

Земля обрабатывается самыми примитивными и «бесхитростными орудиями: соха и борона — деревянные, заступ, серп, коса и грабли». Вот почему, говорит Радищев, «если крестьянин не семянист, то он близко до того, чтобы быть нищим». А хуже всего то, что земледелец «всякому новому заведению противится, чему являются причиною и предрассуждения и малые крестьянские капиталы и нерадивость хлебопашцев».

Где же коренится причина тому обстоятельству, что «хлеба родится мало»? Что «малы крестьянские капи-талы»? Что «земледелие и землепашцы находятся в весьма худом состоянии»?

Такие «просвещенные» помещики, как Щербатов или Андрей Болотов сказали бы, что причиной этого является «непостоянство, обленчивость и худые нравы самих крестьян, которые больше склонны к разгульной жизни, а не к трудолюбию и стяжательству».

Ученик же Гельвеция и Руссо — Радищев — говорит, что причиной этого являются помещики-крепостники.

«Если мы рассмотрим состояние земледельца в подробности, — говорит он, — то величайшие его отношения и обязанности состоят против его господина: 1 — сей может его продать оптом или по-дробно; не шуткою сие сказано, ибо сия подробность может быть такова, что дочь от матери, сын от отца и, может быть, жена от мужа продается. Но с публичного торгу только в розницу продавать запрещено, а оптом. Есть экономы, которые изнурив земледельца работою, продают его остальные силы. 2 — Господин может его заставить работать сколько хочет. Ныне только запрещено работать по воскресеньям и советом: оказано, что довольно трех дней на господскую работу; но на нынешнее время законоположение сие не великое будет иметь действие, ибо (в нем) состояние ни земледельца, ни дворового не определено. 3 — Господин может его наказывать по своему рассмотрению, он судия его и исполнитель своих приговоров. 4 — Господин есть господин его имения и детей его (и то и другое) дает и отъемлет по своей воле. 6 — Распоряжает браками и спаряет, как хочет; следовательно, — заключает он, — земледелец есть раб в сем отношении совершенно… В отношении государства он должен жить на одном месте, отдавать рекрут всякого рода… Но кажется, поскольку селянин платит подать, то он для удовлетворения тому- должен иметь собственность и проч…».

Экономическое и духовное рабство, распространяющееся на имущество и личность крестьянина — вот причина «худого состояния земледелия и землепашцев в России».

Такое заключение тем более важно, что высказано оно Радищевым после ссылки. Но распространяться об этом подробно после пятилетнего пребывания в Илимском остроге опасно. Вот почему Радищев, сказав об этой основной причине как бы мимоходом, продолжает описывать химический состав почвы, «способ возделывания оной».

Литературные работы, написанные в Немцове, — это своеобразная атака Радищева на крепостное право, но не лобовая, прямая и открыто нападающая, какая была в период «Путешествия», а обходная и замаскированная.

Если в «Исторической песне» он вызывает тени давно умерших героев для воодушевления живых на борьбу за новый общественный строй, а в «богатырской повести Бова», укрывшись за безобидной сюжет народной сказки, высмеивает развращенные нравы Екатерининского двора, то в «Описании моего владения» он сухими экономическими расчетами доказывает невыгодность крепостного труда. Но крепостники по-своему понимали «собственную пользу». Одержав победу в Комиссии сочинения нового уложения (1767), подавив пугачевское восстание, они крепко держались за крепостное право, расширяя его вширь и вглубь. Потребовалось ровно полстолетия для того, чтобы под влиянием непрекращающихся крестьянских восстаний, позорного поражения России в Крымской воине, правительство и помещики убедились в невозможности и невыгодности сохранения крепостных порядков.

Александр Радищев С портрета неизвестного художника конца XVIII века

Напрасно Кутузов, лейпцигский товарищ Радищева, утешал себя надеждой на нравственное перерождение автора «Путешествия» после ссылки. «Теперь, — писал он ему в 1796 году, — может быть многое представится тебе в новом виде и, кто знает, не переменишь ли ты образа твоего мыслить (разр. наша) и не откроешь ли многих истин, о которых ты раньше не имел ни малейшего подозрения».

К политической чести Радищева надо сказать, что и после возвращения его из ссылки, он «не переменил образа мыслить», а крепостнические «истины» по-прежнему казались ему отвратительной ложью.

Все это самым мучительным образом отзывалось на его духовном состоянии, он по-прежнему был одинок в своих политических стремлениях, и не видел той общественной силы, при помощи которой можно добиться освобождения крестьян. Этой силы, как мы уже не раз отмечали, в ту пору и не было. Отсюда: с одной стороны, полунадежды на освобождение крестьян сверху и работа в комиссии составления законов при Александре I, с другой — н еверие в такую реформу, пессимизм, переходящий в сознание бессмысленности существования, — «коль все потеряно, когда надежды нет».

До самого конца жизни Радищева в обстановке России ничего существенного не изменилось; в ней не было ничего такого, что по его словам «утешение надежды вливало бы в душу скорбящую»; вот почему надежды у него сменяются сомнением, переходящим в пессимизм, и находят свое выражение, с одной стороны в развитии критического отношения к общественной жизни (разочарование в силе разума и совершенном законодательстве), а с другой — эта критическая деятельность не находит положительного выхода, не находит перспективы и движется в заколдованном кругу своеобразной диалектики, согласно которой «из притеснения рождается вольность, а потом вольность превращается в рабство».

Материальная нужда и приближение преждевременной старости углубили и без того тяжелое положение Радищева.

В своих прошениях к Павлу относительно разрешения посетить родителей в Саратовской губернии, Радищев, превознося милости императора, писал: «На пятидесятом году от рождения я не могу надеяться на долголетие дней моих, ибо горести и печали умалили силы естественные. Взглянув на меня, всяк сказать может, насколько старость предварила мои лета».