Виктория Колобова - Григорий Явлинский

В марте 1992 года Ельцин издал Указ, в соответствии с которым Правительство Российской Федерации было обязано разработать новую методику определения прожиточного минимума. Это поручение было выполнено Госкомстатом и Минтруда РФ. Как только стало ясно, что избранные методики относят половину населения к числу людей, чьи доходы ниже минимальных норм, возникла политическая потребность в их корректировке. Слишком большое содержание жиров и белков было уменьшено, после чего Минтруда РФ установил единый прожиточный минимум, действующий с 10 ноября 1992 года[88].

Вообще-то удары судьбы — это испытания духа и, конечно, надо благодарить Бога за то, что он шлет их. Правда, с 1992 года удары шлет не столько Бог, сколько президент и правительство, но все равно надо благодарить. И народ благодарил за повышение цен, за безработицу, за разгул бандитизма… и, наверное, благодарит до сих пор. Иначе как можно объяснить настойчивую поддержку Б. Ельцина и на референдуме, и на выборах? Ведь поддержали же Б. Ельцина на апрельском референдуме 1993 года, и на президентских выборах 1996 года.

Я по своему малодушию старалась от ударов судьбы увернуться, но, увы, не всегда удачно.

Совсем другое дело Явлинский. Он еще в юности на боксерском ринге привык на всякий удар отвечать контрударом. Он и сам мобилизовался и весь ЭПИцентр мобилизовал. Они заняли боевые позиции (мировоззренческие, этические) и в мае 1992 года нанесли мощный контрудар по высшим эшелонам власти, а именно: президенту, правительству и всем, причастным к проведению реформ.

А тем временем бушевал парламент, нанося частые и мелкие удары по тем же реформаторам. Р. Хасбулатов, дирижировавший многоголосым хором народных депутатов, стал слишком самоуверенным. Власть плохо действовала на него. Он разнуздался, позволял себе высокомерно-презрительный тон по отношению к депутатам. Порой он обращался с достопочтенными депутатами так, словно это были его крепостные крестьяне. Изучив проект бюджета, он сказал, что Мишке Киселеву да Петьке Филиппову лучше было бы заняться своим делом. Народные депутаты Мишка и Петька обиделись. А депутат А. Волков и вовсе в суд на Хасбулатова подал. Хасбулатов сказал, что Волков убегал во время путча, а он не убегал, он честно и храбро защищал демократию.

Творческое горение Руслана Имрановича сильно отличалось от творческого горения Григория Алексеевича. Григорий Алексеевич никого никогда не оскорбляет, в выражениях разборчив. И вообще не любит переходить на личности, предпочитая рыцарские турниры в сфере идей. Григорий Алексеевич всегда говорит вежливо, спокойно, с чувством собственного достоинства. А весной 1992 года он и говорить-то не имел возможности. Сидел в своем ЭПИцентре и писал всякие исследования и отчеты. Но тем не менее уже очень скоро он стал вызывать у правительства, у президента аллергию еще большую, чем Хасбулатов и все депутаты в целом.

Выпав из уютного гнездышка в высших эшелонах власти, Явлинский, похоже, не очень огорчился. Полагаю, что это выпадение его вряд ли тяготило. По крайней мере в отчаянии или унынии его еще никто не обвинял. Наверное, он, как и всякий талант, самодостаточен. То, что называется американскими горками, когда человек, то занимает высокий пост, то теряет его, то поднимается вновь, не характерно для Г. Явлинского. И это не только мои наблюдения. Это уже успели заметить и другие журналисты. Немножко забегая вперед, приведу мнение о Григории Алексеевиче журналиста И. Засурского, сказанное им в январе 1994 года:

— Когда, отвечая на вопросы о своем возможном назначении на место Гайдара, Григорий Явлинский назвал правительство «советским», он ни в коем случае не хулил его. Просто «советское» правительство всегда было органом второстепенным, по отношению к идеологическим аппаратным структурам на Старой площади… В этом контексте упоминание амбициозного и рационального Явлинского для замещения идеолого-реформаторской декорации способно вызвать только улыбку. Хотя следует признать, что не будь у главы ЭПИцентра серьезной материально-идеологической базовой структуры, он вынужден был бы отвечать согласием[89].

Все так, кроме одного. Серьезная материально-идеологическая базовая структура, то есть ЭПИцентр, не появился у Григория Алексеевича как счастливый случай или лотерейный билетик. Он сам создал ЭПИцентр, поэтому и смог амбициозно отказаться от роли декораций.

И сейчас — весной 1992 года — он был озабочен, пожалуй, не тем, как вернуться во власть, а сосредоточился на исследовании социально-экономической, политической ситуации, складывающейся в стране. Когда другие мобилизовывали энергию для приобретения новых благ, пытались подчинить себе других людей и насладиться властью, Явлинский изучал проблемы демократии и рыночной экономики.

Результатом этих исследований стал «Диагноз», опубликованный в «Московских новостях» под первоначальным названием «Реформы в России, весна 1992». Вулканические эмоциональные взрывы, определявшие тональность недавно прошедшего VI съезда народных депутатов, поблекли перед обстоятельным, тщательно продуманным «Диагнозом».

Однако, когда Г. Явлинский, изучая процесс реформ, пытался направить его в нужную, то есть демократическую сторону, Н. И. Рыжков коварно обвинял Явлинского в развале экономики.

2 февраля 1992 года Н. Рыжков говорил в телепрограмме «Итоги»:

— Вот видите, как все плохо, этого хотели и авторы программы «500 дней», а мы предупреждали, что так нельзя[90].

Г. А. Явлинский промолчал. Но С. С. Шаталин, лежавший тогда в больнице с воспалением легких, подскочил на своей койке, словно ужаленный, и побежал к телефону-автомату, маячившему в проеме больничного коридора. Он звонил в редакцию газеты и возбужденно кричал в трубку, что начинать надо было еще в 1990 году и не с освобождения цен, а с финансовой стабилизации, приватизации, но без ваучеров, земельной реформы… «Известия» все это опубликовали, но экономике от этого не полегчало. По образному выражению Г. Явлинского, ей дали слабительное, а потом — снотворное. Но «болела» экономика как-то странно: и цены на товары росли, и сами товары уходили в дефицит. Вроде бы боролись с дефицитом, а получили еще больший дефицит; боролись с теневой экономикой, а она еще больше ушла в тень. Этим уже переболели в Польше. Польский экономист Г. Колод-ко назвал странное заболевание «инфляцит», соединив слово «инфляция» и слово «дефицит». Обескураженный народ недоуменно взирал наверх, пытаясь своим житейским опытом и здравым смыслом осознать логику происходящих экономических преобразований. А вершители судеб кивали друг на друга в поисках козла отпущения. Борис Николаевич, как уже упоминалось ранее, предлагал сыграть эту роль Николаю Ивановичу, обвинив его в том, что либерализацию цен начал он и В. Павлов. Павлов молчал, а Н. Рыжков пытался передать эту роль Григорию Алексеевичу. Явлинского отстоял С. Шаталин. Роль козла отпущения осталась вакантной, свободна она и сейчас, хотя потребность в ней очень острая.