Геннадий Козлов - Грустный оптимизм счастливого поколения

– Нелепо подписывать письмо на человека, с которым я встречаюсь и работаю каждый день. Не делайте из меня идиота.

Значительно позже, во время работы в министерстве, судьба близко свела меня с академиком Жоресом Ивановичем Алферовым. Это человек удивительной энергии и убедительности. Он может «построить» для реализации своих замыслов кого угодно. А замыслы его простираются от проведения исследований на самом передовом крае физики до создания единой школы физиков, начиная с детского сада и вплоть до ведущего физического института – легендарного питерского Физтеха. Его замыслы подчас не укладываются ни в какие законодательные рамки, но тем не менее успешно реализуются.

Среди академиков много людей, умеющих артистически и убедительно донести до аудитории свои проекты и достижения. Но то, как это делает Алферов, заставляет «снять шляпу». Многие считают, что он просто гипнотизирует аудиторию, и откровенно завидуют его способностям и успеху. Видимо, это неизбежно. Вместе с головокружительным успехом приходят и проблемы, но им не суждено подорвать творческий потенциал единственного из живущих российских ученых – лауреата Нобелевской премии.

Однажды судьба свела нас с академиком Обреимовым Иваном Васильевичем, признанным специалистом в области оптических свойств кристаллов – представителем еще дореволюционной плеяды российских ученых. Ему тогда было больше восьмидесяти лет, но по своим манерам и облику он в первозданном виде сохранил черты классического ученого начала века. Заинтересовавшись нашими экспериментальными возможностями, Обреимов решил побывать в нашей лаборатории с тем, чтобы посмотреть на спектрометры миллиметрового диапазона.

Придя в лабораторию, Иван Васильевич первым делом попросил показать лабораторный журнал. Возникла заминка, так как мы не сразу нашли тетрадку с экспериментальными записями. Лучше бы мы не нашли ее вовсе, так как просмотр тетради произвел на Обреимова удручающее впечатление. Выяснилось, во-первых, что страницы неправильно пронумерованы: номера стояли на внешних краях, что могло привести к их утрате при многолетнем и частом использовании «лабораторного журнала». Во-вторых, не везде стояли полные даты экспериментов. Но хуже всего было то, что мы не измеряли и не регистрировали температуру и влажность воздуха в лаборатории перед началом и после проведения измерений.

Иван Васильевич рассказал нам несколько историй, подтверждающих важность этого. Так, работая в период Гражданской войны в неотапливаемом помещении над изучением оптических свойств кристаллов, он получил очень необычные и непонятные результаты. Через несколько лет он вернулся к своим записям и смог разобраться, в чем было дело. Оказалось, что из-за сильного охлаждения изменила свои оптические свойства призма спектрометра. По сохранившимся сведениям о температуре экспериментальные данные ему удалось скорректировать.

Мы дали слово, что впредь будем вести лабораторный журнал в строгом соответствии с его рекомендациями. После этого Иван Васильевич внимательно осмотрел установку, расспросив о предназначении каждого ее элемента. Такой заинтересованный подход умудренного жизнью академика к нашей экспериментальной технике был нам очень лестен и отчасти удивителен. Разобравшись в сути вопроса, Обреимов решил, что в его лаборатории тоже должна быть подобная техника, позволяющая изучать свойства кристаллов в малоосвоенной области спектра. Для начала он пригласил меня выступить у него на семинаре.

Семинар был назначен через две недели. Нам с Волковым было велено явиться за полчаса до начала, чтобы получить некоторые наставления. Доклад был рассчитан на сорок минут, но длился почти два часа, так как Иван Васильевич сам не допускал неясности ни в одном вопросе и поощрял слушателей активно перебивать докладчика. После окончания семинара мы пили чай в его кабинете и обсуждали перспективы сотрудничества. В дальнейшем я сделал множество докладов, но ни от одного из них не получил такого удовольствия, как в тот раз.

Знакомство с академиком и нобелевским лауреатом Николаем Николаевичем Семеновым было коротким, но памятным. Мы с Волковым были приглашены на встречу с ним для беседы по одномерным органическим проводникам. Они считались тогда особенно перспективными для получения высокотемпературной сверхпроводимости, поэтому мы решили заняться их изучением.

В СССР одномерные проводники выращивались только в Институте химической физики АН СССР в лаборатории профессора И. Щеголева, которому мы и предложили сотрудничество. Будучи воспитанниками прохоровской школы молниеносного действия, мы рассчитывали сразу же получить кристаллы и приступить к измерениям, но оказалось, что прежде следует испросить добро у директора института Н. Семенова. Именно это и явилось целью нашего визита к академику.

Главное здание Института химической физики расположено на Воробьевых горах в бывшей усадьбе С. Мамонтова. Его шпиль и купол, слегка возвышаясь над деревьями, входят в панораму Воробьевых гор. Кабинет Семенова расположен под самым куполом, он как бы венчает институт.

Николай Николаевич предстал перед нами в облике очень старого на вид, но еще весьма энергичного человека. Он уже плохо видел и слышал, и поэтому разговор иногда уходил в сторону от основной темы. Но для нас, собственно, наибольший интерес представляли в данной ситуации не одномерные проводники, а личность этого легендарного человека.

В то время ему было девяносто лет, но он не потерял интереса к конкретным научным проблемам и был в курсе работ своих сотрудников. Беседа длилась около тридцати минут, и все время Николай Николаевич непрерывно курил папиросы, ставя тем самым под сомнение известное всем предупреждение Минздрава. В конце он благословил наше сотрудничество и велел держать его в курсе дел. Дело сразу пошло, но вот жалко только, что полученных результатов Николаю Николаевичу мы доложить не успели.

Немало выдающихся ученых довелось мне повстречать на научном пути и за рубежом. Среди них были и всемирно известные нобелевские лауреаты, и классики науки, взаимодействие с которыми для нас было престижным и полезным, но я остановлюсь лишь на наших научных контактах с немецким физиком Людвигом Гензелем. Активный этап в наших взаимоотношениях наступил после первого Германо-Советского семинара по спектроскопии твердого тела. Семинар проходил в Штутгарте, в Институте Макса Планка, где Гензель был директором. Мы представили обзор своих к тому времени уже достаточно многочисленных экспериментальных результатов для кристаллов различного типа. Было видно, что у Гензеля они вызвали несомненный интерес, но одновременно ощущалась и какая-то настороженность. Суть ее стала нам понятна во время ответной встречи в Москве.