Джон Эш - Византийское путешествие

Счастливы народы, избежавшие истории, и единственное, что тревожит спокойствие Эгирдира в наши дни, это восхитительно-беспомощный военный оркестр из соседнего гарнизона, периодически марширующий по городу под марши Джона Сузы, исполняемые в стиле Чарлза Айвза периода его самых радикальных экспериментов. Гостиницы в Эгирдире переживают затишье. Тревога, вызванная войной в Персидском заливе, превратила поток туристов в пересохший ручеек, но я нисколько не осуждал своих западных соотечественников, вообразивших, что далекие военные события на юго-востоке могут каким-то образом отразиться на жизни Эгирдира. Недавно открытая и поразительно элегантная (по анатолийским стандартам) гостиница стоит без единого постояльца, и нарядно одетый персонал занимается в основном тем, что глазеет на озеро и волшебные очертания горы Барла.

Я едва не заблудился в улочках, петляющих между ветхими деревянными домами острова. Было в них что-то обманчивое – в этих улочках и тупиках. Всякий раз, направляясь к северному берегу, я оказывался на южном, и наоборот. Многие дома стоят заброшенные, сквозь разбитые окна видны выгоревшие стены верхних этажей, но иной раз бельевая веревка, натянутая между деревьями заросшего сада, дает понять, что дом обитаем. В одном из садов старая рассохшаяся лодка, не используемая уже несколькими поколениями, лежит на боку в тени виноградных лоз. Серый дом в глубине заперт, окна закрыты ставнями. Стоящая за ним церковь также заперта, но через выбитые окна видны обвалившиеся балки и заваленный хворостом и обломками мебели пол. Однажды, когда я в очередной раз вышел к северному берегу вместо южного, какой-то молодой человек окликнул меня со своего участка. То и дело перескакивая с немецкого на французский и английский, Мустафа (так его звали) предложил мне стаканчик ракии, и мы заговорили о судьбе греков, исчезнувших с острова Ешиль Ада.

Скорее всего, именно здесь в беспокойные годы, последовавшие за битвой при Манцикерте, нашли убежище остатки византийского населения. Остров оставался греческим на протяжении нескольких столетий после турецкого завоевания, что, по словам Мустафы, нередко служило причиной конфликтов. Когда греки направлялись на лодках в город (дамбы тогда еще не было), турки их оскорбляли, бросали в них мусор и камни. Но как-то остров посетил имам Эгирдира, и вскоре греки заметили, что не только оскорбления прекратились, но и некоторые турки переехали жить на остров. Вскоре, рассказал Мустафа, турки стали жить на северном берегу, а греки на южном, и отношения между двумя общинами оставались мирными вплоть до тех ужасных лет после Первой мировой войны, когда люди буквально боролись за выживание и места для вежливости и терпимости уже не осталось.

Мустафа узнал об этих событиях от своего деда, и я пришел к выводу, что в конце XIX века греки в Эгирдире забыли свой язык. Даже литургию служили на турецком, а когда грекам надо было что-то написать, они писали турецкие слова греческими буквами. Мустафа рассказал, что греки, отлично говорящие по-турецки, приезжают иногда на остров в поисках домов, где они когда-то родились. Как они чувствуют себя, столкнувшись с запустением, в которое пришли дома их детства?

Даже в полдень в садах Ниса много тени, но солнце нещадно припекало во дворе ресторанчика семьи Узун, бросая ослепительный свет и на играющих близнецов, и на пересекающие гладь озера редкие рыбацкие лодки.

Затерянные города

Мустафа оказался не только источником местных преданий, но и сметливым и ловким помощником. Узнав, что я хочу осмотреть писидийские города к югу от озера, он вызвался быть моим проводником и взял у отца на пару дней машину.

В античных текстах писидийцев обычно называют «дикими», «беспокойными» и «воинственными». Даже приняв римское подданство, они продолжали высоко ценить свою независимость и старались не попадаться на глаза ни императорам, ни их слугам. Последствия этой политики могут оказаться для путешественника обескураживающими, и путь в Ададу показался нам чрезвычайно долгим. Поначалу дорога забралась от озера высоко в горы, затем спустилась в окруженную горами зеленую долину. Маки цвели по обочинам, птицы разлетались от нас во все стороны. Долина сменилась романтическим ущельем, поросшим темными соснами. Внезапно я сообразил, что ручей, бегущий вдоль дороги, течет не к северу в озеро, как я подумал, а на юг, к Средиземному морю. Но у дороги были свои виды, и она принялась, закладывая широкие петли, карабкаться вверх, в сторону от ручья. Склоны гор, словно щетиной, были усеяны карликовыми соснами; голубоватые далекие вершины белели полосками вечных снегов; и вдруг за поворотом показались красные крыши далекой деревни, проткнутой одиноким минаретом, и мы начали к ней спускаться. Петля дороги… весь процесс повторяется. И еще раз. И еще. Наконец мы сделали остановку на поросшем цветами перевале, «вдали отовсюду», уверенные, что пропустили поворот к деревне. Казалось совершенно невероятным, что кто-то – пусть даже известные своим безрассудством писидийцы – могли построить город в таком диком месте.

Мы совсем уже было собрались возвращаться назад, как вдруг случилось неожиданное: автомобильное радио разразилось «Танцем благословенных духов» Глюка, и звуки западной классической музыки в столь неуместной обстановке меня воодушевили. Мы продолжили наш путь и через двести метров обнаружили поворот. Когда Адада открылась нашему взору, безмятежная глюковская флейта еще не умолкла, и на какое-то мгновение мне показалось, что храмы и гробницы города вызваны к жизни этой музыкой. Очарованию пришел конец, как только мы вышли из машины: привязанный в развалинах храма ишак приветствовал нас душераздирающими криками.

В Турции так много хорошо сохранившихся античных городов, что нетрудно пресытиться их изучением, но в Писидии дикое величие природы и безлюдье быстро возвращают способность удивляться. Стены и дверные проемы храмов в Ададе до сих пор стоят на первозданной высоте, и лишь портики, некогда высившиеся перед ними, валяются на земле в беспорядочном смешении изысканно исполненных деталей антаблемента и стволов колонн. От храмовой зоны прямая улица ведет через заросшее травой поле к расположенной в тени деревьев агоре (рыночной площади) с остатками колоннад и широких ступеней, взбирающихся на отвесный акрополь, который защищают высокие эллинистические башни. Б́ольшая часть Адады датируется эллинистическим периодом, и отсутствие церквей свидетельствует о том, что в начале византийской эпохи она уже была покинута. Возможно, Адада находилась слишком далеко или ее бедная земля не могла столь долгое время поддерживать городскую жизнь. Судя по всему, этот город не играл в истории никакой роли, и это придает ему удивительное очарование. Трогательно видеть сейчас, как добротно в старину делали вещи, сколь изобильные удобства имелись у жителей скромного городка, затерявшегося в ущельях Тавра.