Эдуард Лимонов - Андрей Балканский
Лимонов же немедленно приступил к знакомству с регионом. В апреле он, предварительно взяв контакты местных чиновников у старого знакомого — лидера Аграрной партии и депутата Госдумы Михаила Лапшина, совершает первую поездку в Горный Алтай, где изучает местную природу, нравы аборигенов и прочую, по его выражению, «первосортную алтайскую экзотику». С августа по декабрь он постоянно перемещается между Алтаем, Красноярском, Новосибирском и Москвой. Он сводит знакомство с травником Семеном Пироговым, владельцем хутора в лесах неподалеку от села Банного Усть-Коксинского района. Нацболам нужно было подыскать подходящее место для зимовки, а Пирогов как раз уезжал на это время в Барнаул, и кто-то должен был присматривать за его хутором. Зимовать там оставили двоих партийцев — Дмитрия Бахура и Сергея Гребнева.
Параллельно Эдуард пишет по заказу издательства «Лимбус-пресс» книгу «Охота на Быкова» — расследование, посвященное судьбе опального красноярского олигарха. Все это происходит под неусыпным контролем спецслужб, убежденных, что он занялся всем этим, чтобы достать денег для покупки оружия.
6 апреля 2001 года Лимонов в сопровождении четверых нацболов — Сергея Аксенова, Олега Шаргунова (брата писателя Сергея Шаргунова), своего охранника Михаила Шилина и Артема Акопяна — прибывает на пасеку Пирогова.
Вот как описывает Сергей Гребнев дальнейшие события в своей рукописи, посвященной алтайской экспедиции:
«Мы вышли из бани. Четыре часа прожарки тела. Вышла не только хворь, но и благодаря неторопливому разговору с товарищами, потеющими рядом, улетучивается и гнусь из головы. Хрустящие и невесомые, в трусах и в майках, неторопливо вышли на воздух. Залаял Ильдус, из леса на дорогу вышли две фигурки. Мы увидели друг друга и узнали. Они закричали от радости, что наконец доехали. Мы — от радости, что наконец дождались. Остальные застряли километрах в двух от пасеки. Увязла наша боевая тачанка в слякоти сырого снега.
Обнялись. Бегал вокруг, виляя хвостом, Ильдус, вспоминая прежних хозяев. Акопян, пока не остыла баня, брезгливо оттолкнув собачий восторг, залез в парилку. Он стал последним, кто парился и мылся в этой бане. Успел.
Через пару часов, вытащив машину из объятий хлипкой слякоти, мы сидели в Туре. Потрескивала дровами русская печь, питая жаром дно казана, доверху набитого огромными, с кулак, тефтелями из маральего мяса. Уже не скороговоркой бессмысленной первых минут встречи, а задорными шутками переговаривались мы, периодически похлопывая друг друга по плечам. За отодвинутым от стенки столом рассеянно, сказав главное, листал “Петра Первого” Алексея Толстого Эдуард, немного побледневший в городах за эти четыре месяца. А мы смеялись, рассказывая новости. Теперь мы поменялись местами. Они — с городским лоском, с рассказами о пьянках. Мы — бритые под горшок, с лесного.
Разложили по мискам влажные, жирные и дымящиеся мясные тела тефтелей.
— Миша, у нас там где-то бутылка была? — заулыбался Эдуард, покручивая ус.
Достали стопки, мельхиор, оставленные нам Эдуардом и когда-то подаренные ему Тишиным.
— А что это за царапины? — заметил исшкрябанное дно одной из стопок как бы рассеянно Эдуард. Я всегда побаивался вот этой рассеянности. Вот так вот рассеянно и как бы невзначай Эдуард может мимоходом отчитать так, не договаривая до конца, что запомнишь навсегда. Мы с Бахуром переглянулись и промолчали, улыбнувшись. Ох уж эта внимательность! Стопку мы использовали как наперсток, зашивая рабочие варежки или — как называл их Коля — верхонки. А я сшил себе трусы, ставя заплатки, из 25 разноцветных кусочков. И последний раз использовал стопку вместе с Серегой на его день рождения, когда сшили вручную национал-большевистский флаг. И каждая царапина была оправданна. Разлили в стопки водку — и та самая случайно досталась Эдуарду.
Мы все светились, и водка нас не пьянила, она лишь подчеркивала настроение, ставя восклицательные знаки. Опять рокотал Эдуард, произнося простой, но сильный тост. Пафос был спрятан только в запятых. Мы понимали с полуслова. И здесь кривлялся только лишь один.
Сладко лежать в густой темноте, улыбаясь. Знать, что все наконец-то расставлено по местам. Звезды на алтайском добром небе вроде бы выстраиваются в нужную одобрительную, подмигивающую конструкцию. И водка борется с мыслями. И хочется, и не хочется спать. А рядом товарищи, и если попытаться проткнуть взглядом густоту темноты, то можно увидеть такие же довольные рожи, как твоя…»
Наутро за ними пришли. Программа «Человек и закон» по Первому каналу на всю страну продемонстрировала кадры оперативной съемки — людей в рубашках и футболках вытаскивают на мороз из избушки автоматчики и ставят на колени в снег. Крупным планом — лицо Лимонова.
«“На вас у них ничего нет, — говорил нам полушепотом Эдуард. — Они приехали за мной и, наверное, Аксеновым”.
Мы сидели, дрожа от холода, в старой бане. Руки наши ныли от затянутых до упора стальных наручников, обезвредивших нас за спиной. Слышались почти мирные переговоры и смех бойцов спецназа ФСБ, жгущих на улице для согрева костры из дров, напиленных и разрубленных нами с Бахуром. Слышался лай нашего бедного ошалевшего Ильдуса и грубое рычание приезжих ротвейлеров. Мы помолчали, немного ошарашенные от предыдущего почти часового стояния в исподнем на снегу. Рассматривая друг друга, мы невольно улыбались. Видок наш был тот еще. Разрешив нам одеться, нас по одному, подталкивая прикладами, заводили в туру, где все уже было перевернуто, обыскано и вывернуто наизнанку.
— Одевайся быстро, — приказывал стоящий посередине спецназовец и грозил автоматом. Поэтому кто что увидел — тот то и надел. Мне вот не досталось носков, а бахуровские штаны предательски выставляли на мороз мои икры. Дима же вольготно утопал в чем-то большом. Потом нас вели, закрутив руки за спины, надели наручники. Заводя в эту старую баню, по одному нас ставили на колени и с нецензурными наставлениями охаживали по головам кулаками…
Перетряхивали все вверх дном в избушках пасеки фээсбэшники, ища оружие, которое им обещал Акопян.
— Где оружие? — раздраженно спросил один из них, зайдя в баню.
Мы переглянулись с Бахуром:
— Нет у нас никакого оружия.
Это был их главный вопрос, неоднократно его задавали потом нам на допросах, угрожающе дыша на нас перегаром. Эти балбесы, готовя операцию, в которой участвовало около пятидесяти бойцов и десяток единиц техники, не додумались привезти с собой хотя бы один ствол, чтобы “найти” его в доказательство! Да если бы у нас оно и было, это оружие, неужели бы я — внук партизана, ушедшего в лес в 16 лет, в 17 получившего первое ранение и оставшегося живым всю войну, — не
