Петр Чайковский - Ада Григорьевна Айнбиндер
В конце 1867 года произошло довольно значимое событие – в Россию приехал один из крупнейших европейских композиторов того времени, Гектор Берлиоз. Изначально по приглашению великой княгини Елены Павловны он должен был продирижировать серией концертов в Петербурге, Николай Рубинштейн предпринял все меры и даже лично поехал в столицу, чтоб пригласить Берлиоза в Москву – затея удалась, Берлиоз приехал и продирижировал московскими концертами. Чайковский сообщал брату Анатолию:
«Ты спрашиваешь, буду ли я в Петербурге? Благоразумие заставляет меня решить этот вопрос отрицательно. Во-первых, денег у меня на поездку нет, а во-вторых, как нарочно, на праздники сюда приезжает Берлиоз и дает здесь один общедоступный концерт и один вместо 4-го собрания Музыкального общества»[247].
31 декабря 1867 года Берлиоза чествовали в Московской консерватории. С приветственной речью, в числе других музыкантов, выступил и Чайковский. Это была единственная его встреча с французским композитором. Много лет спустя Чайковский писал: «…вообще я далеко не безусловный поклонник Берлиоза. У него в его музыкальном организме была какая-то неполнота, ему чего-то недоставало в умении чутко выбирать гармонии и модуляции. Есть в нем, одним словом, какой-то элемент уродливости, с которым я никак не могу помириться. Но это не мешало ему иметь душу самого высокого и тонкого художника, и иногда он достигал недосягаемой высоты»[248].
Серьезная попытка
Летом 1868 года Чайковский вновь не поехал в Каменку. На этот раз он отправился в Европу вместе со своим близким другом Владимиром Шиловским, его отчимом Бегичевым и Константином Де-Лазари. Отношения с Владимиром были очень неровными – любовь и забота порой превращались в неприязнь. Причин было много – и капризный характер Володи, и разница в положении, и та финансовая зависимость от молодого аристократа, в которую Чайковский внезапно попал. Заграничная поездка была за счет Шиловского. О своем путешествии Чайковский рассказал в письме сестре:
«История моих нынешних странствований чрезвычайно проста и даже неинтересна. Неделю прожил я в Берлине и вот уже пять недель живу в Париже. Мы мечтали, уезжая, что побываем в самых живописных местах Европы, но, вследствие болезни Шиловского и необходимости посоветоваться с одним знаменитым здешним доктором, попали сюда, и нас держат здесь против воли. Время провожу следующим образом: встаю довольно поздно, иду завтракать и читать газеты. Возвратясь около 12 домой, раздеваюсь совсем (жары здесь неописанные) и занимаюсь до самого обеда. В 6 часов обедаю с спутниками или один. Вечер провожу в театре. Нужно отдать справедливость Парижу. Нет в мире города, где бы столькие удобства и удовольствия жизни были доступны за столь дешевую цену. Театры здесь великолепны не по внешности, а по постановке, по умению производить эффекты удивительно простыми средствами. <…> Различные замечательности Парижа я уже видел в мой первый приезд; поэтому я совсем не вел здесь жизни туриста, бегающего по церквам, музеям и т. п. Я живу здесь, как человек, всецело преданный своему делу, и вылезаю из норы только вечером»[249].
В том же письме прочитывается и то, что Чайковского уже начинают тяготить отношения, в которые попал:
«Ты уже верно знаешь, при каких обстоятельствах и с какой обстановкой я поехал за границу. Обстановка эта в материальном отношении очень хороша. Я живу с людьми очень богатыми, притом хорошими и очень меня любящими. Значит, и в отношении компании очень хорошо. Тем не менее, я сильно вздыхаю по отчизне, где живут столько дорогих для меня существ, с к[ото]рыми я не могу жить иначе, как летом. Меня немножко бесит мысль, что из всех лиц, к[ото]рые были бы рады прожить со мной свободные три месяца, я избрал не тех, которых я больше люблю, а тех, кто богаче. Правда, что тут важную роль играет престиж заграницы»[250].
Возможно, события, произошедшие вскоре по возвращении в Москву, были попыткой вырваться из того порочного круга, в котором Чайковский очутился. Вообще, Петр и ранее предпринимал попытки выстроить отношения с женщинами, не терял надежду на создание семьи. Он пользовался успехом у барышень, с которыми и сам иногда флиртовал. Так, вскоре после окончания Училища правоведения в одном из писем сестре того времени Петр сообщал:
«Софи Адамова рассказывала мне, что в прошлом году Вареньки обе были в меня серьезно влюблены и что даже Катоновна подверглась за это сильнейшим притеснениям со стороны Надежды Савишны, а слез сколько было пролито! Рассказ этот крайне польстил моему самолюбию…
Недавно я познакомился с некою M[ada]me Гернгросс и влюбился немножко в ее старшую дочку. Представь, как странно. Ее все-таки зовут Софи. Софи Киреева, Соня Лапинская, Софи Боборыкина, Софи Гернгросс, – все Софьи! Вот много-то премудрости.
Сегодня я за чашкой кофе
Мечтал о тех, по ком вздыхал,
И поневоле имя Софья
Четыре раза сосчитал»[251].
В Москве же случилась описанная выше история Веры Давыдовой и ее безответной влюбленности в композитора. Практически параллельно с ней произошло наиболее серьезное событие – помолвка Чайковского с французской певицей Дезире Арто. Она родилась в Париже в 1835 году, была старше Петра Ильича на пять лет. Происходила из музыкальной семьи, обучалась пению у ведущих педагогов, среди которых была знаменитая Полина Виардо-Гарсиа. Как певица Арто обладала редким диапазоном – в ее репертуар входили партии меццо-сопрано, драматического и даже лирико-колоратурного сопрано. Современники отмечали и ее драматический дар. С юных лет Арто с успехом гастролировала по странам Европы, в 1858 году состоялся ее дебют в Парижской опере. Среди
