Из Курска в Рим. Воспоминания - Виктор Иванович Барятинский
Итак Павел Степанович был прав, приказав мне рисовать: эскиз мой принес свою пользу[401].
***[402]
Я с удовольствием принял это поручение и сделал сейчас все распоряжения к отъезду. Я достал какую—то легкую, но весьма ненадежную бричку и пустился в путь, взяв с собой неразлучного своего спутника, повара Федора.
Исполняя в первый раз в жизни должность курьера и вдобавок в военное время, я был проникнут важностью возложенной на меня обязанности и ответственности, повесил на грудь, вокруг шеи и под платье пакет, запечатанный самим князем Меншиковым, на котором он при мне написал «Его Светлости Князю М.С. Воронцову, наместнику Кавказскому, в собственные руки».
В эти времена, до существования электрических телеграфов, известия весьма медленно доходили, а передо мною лежал путь длинный и подверженный разным проволочкам и затруднениям, зависящим от условий погоды, дорог и пр<очего>, особенно в такое позднее время года. Плавание же по Черному морю считалось уже начальством небезопасным, так как после только что прошедших действий нашего флота можно было ожидать появления в Черном море англо—французских крейсеров.
Повернув из Симферополя к югу, я доехал вечером около 10—ти часов, до Феодосии и велел себя везти прямо к Ивану Константиновичу Айвазовскому. Подъезжая к его дому, я увидел его окна ярко освещенными и послал о себе доложить. Айвазовский выбежал ко мне навстречу. У него было много гостей.
Мой приезд с театра военных действий, в дорожном костюме произвел большое впечатление. Смутные слухи о военных действиях у берегов Анатолийских, сильно интересующих жителей приморских городов, дошли уже и до Феодосии и, когда узнали, что я вез, как участник боя, самые свежие о нем известия, все меня окружили, жадно прислушиваясь к моему рассказу.
Я показал Айвазовскому привезенный с собою рисунок, пять или шесть дней перед тем начертанный мною на балконе «Императрицы Марии», на Синопском рейде. Он с большим вниманием его рассматривал и я ему передал всё, что я мог вспомнить об общем виде сражения, об освещении неба и моря и о разных особенностях, мною замеченных так недавно и живо оставивших следы в моей памяти[403].
Потом подали ужин и Айвазовский представил меня своей матери, старой армянке, носившей костюм женщин простого народа и, которой он нисколько не стыдился, давая ей, напротив, всегда первое место и оказывая ей большое уважение.
Послав за почтовыми лошадьми, я простился с хозяином дома и его гостями, сел в свой экипаж, на козлах коего сидел Федор Крикунов, и мы поскакали по направлению к Керчи. Дорога была убийственная, ночь — темная и, не без падений (из коих одно в большую яму)].
***
Не доезжая Ставрополя и следуя по почтовой дороге в степи, я вижу мчащуюся на встречу ко мне тройку, а на офицере, сидящем на телеге, флотскую фуражку. Подъехав ближе, узнаю служившего при князе Воронцове по морской части капитан-лейтенанта Савинича. Я его остановил и спросил куда едет; он закричал: «От его светлости к его светлости с известием о славной морской победе в Малой Азии при Башкадыкляре[404]», на что я ему закричал: «А я еду от его светлости к его светлости с известием о славном морском сражении в Синопе, где мы истребили турецкую эскадру». Тогда мы оба прокричали: «ура!», и, рассказав кратко друг другу, что каждый из нас знал и видел, разъехались в противоположные стороны.
ПРИЛОЖЕНИЕ.
1853[405]
28 окт. 1853. Отплытие эскадры, составленной из кораблей «Двенадцать апостолов», «Три святителя» (флаг к. — адмирала Новосильского), «Вел. кн. Константин» (флаг в. — адмирала Корнилова), «Париж», «Ростислав», «Святослав», пароходо—фрегата «Владимир» и брига «Эней» под командою вице-адмирала Корнилова. Эскадра идет разыскивать турецкую эскадру, о которой наши крейсеры донесли, что она находится близ Варны. С 29 октября по 3 ноября постоянные штормы. Турецкий берег и Варна открылись 3—го ноября, но турецкой эскадры не видно. К вечеру адмирал посылает «Владимир» осмотреть побережье близ Варны. 4—го ноября «Владимир» возвращается около полдня, ничего не увидав. Корнилов решается оставить эскадру и идти на «Владимире» на соединение с эскадрой вице-адмирала Нахимова, крейсирующего у Анатолийского берега между мысом Керемле и бухтой Амастро. Контр-адмиралу Новосильскому, оставшемуся начальником эскадры, велено тоже туда следовать. 5—го ноября на рассвете открылся Анатолийский берег, и вскоре мы видим на горизонте эскадру из 4—х больших и 2—х малых парусных судов, к которым мы направляемся, полагая, что это эскадра Нахимова.
Почти одновременно, по другому направлению, мы видим дым парохода. Чтобы удостовериться, какой он нации, мы берем курс на него и даем самый полный ход. Мы его нагоняем, и скоро становится ясным, что он не принадлежит к нашей эскадре. Пароход идет как—то неуверенно, часто и внезапно меняет курсы, что заставляет подозревать, что пароход неприятельский; пароход двухмачтовый и без флага. Подойдя на расстояние пушечного выстрела, мы поднимаем русский флаг, на что он тотчас отвечает подъемом турецко—египетского. Тогда мы даем один выстрел ядром впереди его носа, чтобы принудить его к сдаче. Ответа нет, и мы посылаем залп за его корпус, и он отвечает градом ядер, которые все перелетают через «Владимир», не задев его. Неприятельский пароход, видимо, старается от нас уйти и направляется к берегу. Мы гонимся за ним в близком расстоянии, и завязывается жаркий бой, длящийся от 10 ч. утра до часа пополудни.
Во время боя командир египетского парохода стоит на мостике между кожухами и оттуда отдает приказания и ободряет свою команду. Я нахожусь на баке, направляя стрельбу некоторых орудий, наносящую большие повреждения корпусу и рангоуту неприятельского парохода. Около половины первого я вижу, что турецкий командир сражен ядром, также и мостик, на котором он стоял. Корнилов желает поскорее покончить дело и велит приблизиться к неприятелю на ружейный выстрел и стрелять в него картечью. То же делает и турок.
Во время боя я оборачиваюсь в сторону, где стоял Корнилов, и вижу его адъютанта Железнова, навзничь лежащего на десантном боту головой вниз и могущего упасть в море. Устремляюсь к нему, перескакивая через тело матроса, только что пораженного картечью в голову, и вовремя схватываю Железнова, падение которого не было замечено другими. Я его держу за руку и за волосы. Корнилов подбегает и помогает мне его удержать; но мы, к великому горю, видим, что он смертельно ранен картечью в шею. Его сносят в каюту, где он скоро умирает, не сказав ни единого слова. Бой всё продолжается; наши ядра и картечь пробивают
